- Я предпочитаю голову, - улыбнулся Сторис, пальцы неловко коснулись тяжёлого беспокойного виска, - мозгами не торгуешь?
- Яба, - ухватил друга за руку Жизнерадостный, просящий взгляд словно ощупывал коричневые крупные косточки.
- Правильно, яба, - закивал Людочка, оскалившись, - но сегодня я вам не дам. Вчера вы мне совсем ничего не оставили, даже серёдку ты схавал. Это моя традиция, а не жратва, не ням-ням, понятно? В столовке - ням-ням! Ты чуешь?
- Ага, - у Жизнерадостного текли слюнки, запах еды пробивался сюда, заползал в лифт, трясясь по опустевшим этажам, - я чую ням-ням. Кус-кус будем делать!
- Тот, кто пишет для детей, не должен сам выходить из детского возраста, - скорчила озорную рожицу Вика. - Так хочется иногда пустить пузырь из носа. Мне нравится наш Жизнерадостный, он искренний.
Про Вику Стуков вообще не говорил, даёт она сразу или после виноватого подхода в баре. Голубоглазое вьющееся растение, лёгкая фигура, длинное зелёное платье, ямочки на бледных щеках-листьях. Знают ли детские писатели, откуда пошли дети? Вопрос пока открыт.
Ресторан на первом этаже, где они обедали, походил на большую столовку с грубыми тяжёлыми столами, из окон, заставленных чахлыми цветиками, ничего толком нельзя было рассмотреть, соседние дома заслоняли вид, топтались в пыли, хоть как-то превозмогали свою двухэтажность. Мимо стеклянных прозрачных стен двигались однообразные пешеходы, по дороге лениво тащились автомобили, а разбитое солнце неохотно звенело в окнах случайных квартир.
- Долбанутый у нас герой! - Каракоз щупал мускулы паренька, одобрительно хмыкал.
- Он Жизнерадостный, - отмахивался Бессмертный, кашляя, заедая словечки густым гороховым супом, - Гришка, расскажи новичкам про его подвиг на Иркутском семинаре!
- Вот сам и рассказывай, - понятно, что Самолётов вспоминать этот эпизод своей биографии не любил, - тогда из нас только ты был в адеквате.
- Так вот, в прошлом году идём мы, - наяривал супчик Коля, подмигнув Гришке, - а Жизнерадостный ладошки в сторону озера кажет, кричит Буль-буль! Буль-буль! А это Бульбулязкин тонет, пьяным в Байкале вздумал купаться. Ну мы, хоть и бухие, не дурни, вытащили, а тому хоть бы что! Откашлялся, половину Байкала выплюнул, не успел узнать нас, а уже спрашивает, нет ли у кого коньяку. Ага, было бы что, стали бы мы шататься по берегу без причины.
- Потом нам местная жительница продала вино собственного изготовления, - отхлебнул из фляжки Гришка Самолётов, - то не бабка, то смерть была! Рот влажный, один зуб чернеет, волосёнки накручены на сухую кость. Я думал, никогда больше не смогу пить, долго от домашней бормотухи воротило.
- Не сможем пить, не сможем любить, не сможем писать, что же тогда от нас останется, - Жи макал в растопленное масло картошку, долго вертел её на вилке и не ждал ответа, лишь бухтел что-то непонятное. К нему подходили мастера, здоровались, заводили разговоры, Жиолковский отбрасывался случайными фразочками, вцепляясь во влажный рассыпчатый картофельный бок.
- Сыт! Сыт! - кричал Долбик, хлопая себя по пузу. Сторис завидовал его радости. Сам он был голоден, тут даже картошка на сале не могла помочь.
- У тебя как с Подобедовой? - он подсел к Людочке, в непривычном одиночестве допивавшему компот.
- Всё идёт по плану, - неопределённо махнул рукой тот, - ищешь девочку на вечер?
- Ты же обо всех тут знаешь, - Сторису хотелось говорить о Юльке, хотелось цепляться за каждую букву её имени.
- Вон, гляди, за соседним столиком баба медленно ест, копается, будто жемчужину в тарелке выискивает.
- Ну, вижу.
- Тебе советую. И бывший муж слова не скажет!
- Разведёнка, что ли?
- Не разведёнка, а вдова, сейчас так модно. Хлопушины вон, каждая по мужу схоронили, - фальшивым наигранным шепотком пропел Людочка, - не женись на поэтессе, выбери грамотного плановика, бухгалтера, экономиста, который тебе бизнес-план рассчитает, договора закрутит, сделает, чтоб книжка твоя дешёвенькая прибыль приносила.
- Я женат, - только и ответил Сторис, кольцо на пальце было велико ему и держалось с трудом.
- Я вроде как тоже, - печально повторял его интонации Людочка, - только кольцо не ношу. Некоторые бабы зоркие, их, вроде как, это напрягает. А мы же несём радость людям, меняем жизнь к лучшему. Вон как раз Бессмертный и созывает нас нести и менять!
- ПогодИн! - ударил стаканом о стол Стуков, - поднимись ко мне, посмотри, что там в тумбочке.
- Не ПогодИн, а ПогОдин, - хмуро откликнулся толстый парнишка из детской группы.
- Одна погода, - махнул рукой Бессмертный, - тащи коньяк, выходим.
Снова зрители видели Гориславль с высоты птичьего полёта. Тонул в низких облаках, раскачивался на холмах, падал в чёрную холодную воду реки. Андрейчук и Лейзгек дружно шагали по стянутому тонким ледком тротуару, поддерживая друг друга, если кто-то поскальзывался на пути.
- Би-би! Би-би! - гудел Жизнерадостный, а их обгоняли автомобили, нетерпеливо сигналя, лениво сваливаясь с возвышенности.
- Вот моё любимое место, здесь я первый стих написал, - указал на чахлый скверик с беспорядочно натыканными саженцами Гришка Гудалов, - на лавочке примостился, с уроков сбежал, отдышался, хотелось ещё подвигов. И пошли слова, глупые, сопливые, конечно. Потом я часто сюда приходил с тетрадкой. А в кустах постоянно парочки шуршали.
- Где ж здесь любиться? - огляделся Людочка, недоумённо шаря глазами по плиточной мостовой, - Всё на виду.
- Это сейчас тут всё подрезали, - оправдывался Гудалов, - а раньше здесь был настоящий лес. Пять минут от центра и такие заросли! Помню, здесь я построил настоящий дом. Двух досок не хватало, а пацаны все окрестные сараи растаскивали, за оконный проём война ни на жизнь а на смерть шла. Потом хвалились домами, в гости приглашали избитых, синюшных, фанерный городок тут у нас был. Эх, поломали всё в первую зиму, жалко.