- Может, полетать хочешь? - ухмыльнулся Самолётов, - Иди уж, не ной, твои камрады сами зачухались.
- Чап-чап, чапаем? - ткнул куда-то в светлое будущее Жизнерадостный, напряжённо посматривая на Стукова, и тот, вздыхая и матерясь, поплёлся за выжженным и выпиленным счастьем.
- А вот здесь в девяностые был блошиный рынок. Всё-всё купить было можно! - Гудалов не поддавался настроениям толпы, он делал свою работу, тыкал пальцами, рассказывал, и под его словами рос город, цвёл всеми цветами радуги, - Разборки правда устраивали недетские. Молдаване, узбеки, татары, башкиры - все нацики на маленькой площадке, прям как мы.
- Я думаю, что сейчас страшней жить, чем в 90-е, - угрюмо проговорил Самолётов, - мир обезличен. Мы неинтересны друг другу. Нам с трудом хватает терпения, чтоб пережить друг друга неделю.
- А вдруг война или ядерная катастрофа! И мы вынуждены терпеть друг друга неизвестно сколько, - Людочка, похоже, был не прочь уединиться в тесном бункере с Голишиной, да только та не обращала на него никакого внимания, - а всё начинается-то с желания узнать друг друга получше.
- Вот здесь, - указал Гудалов на старый покосившийся забор, - здесь, в случае чего, мы найдём спасение.
- А что здесь? - не понял Стуков, озираясь по сторонам, - какой-то дом серый. Окна многие повыбитые. Первый этаж кустами зарос. Арестованные писатели что ли тут сидели?
- Здесь было трамвайное депо. А под ним бомбоубежище и сейчас цело, мои знакомые лазили. Долгое время здесь торчал трамвай и я знал, что ему не уехать. Однако однажды я шёл мимо и не увидел трамвая, так подумал, может... может, он перелетел к своим друзьям в депо номер два.
- Трамвай - красная рыба прошлого, - прозвенел Самолётов, отхлёбывая из фляжки, - прокатимся?
- Пал Савич увидит нашу уря-компанию и не остановит, - почесал затылок Гудалов.
- Кто? - не понял Стуков.
- Всех кондукторов в нашем городе мы зовём Пал Савич. Хоть мужик, хоть баба - неважно. Не знаю, кто это придумал, но бабка моя говорит, что это всегда так было, как только трамваи здесь появились.
- Вождист, - неожиданно ясно произнёс Жизнерадостный, - он трамвай водит, потому и вождист.
- А ведь и верно, - похлопал приятеля по плечу Людочка, - что нам Пал Савич, пусть попробует отмашку дать! Кондуктор, нажми на тормоза! Гришка, где здесь ближайшая остановка?
- Я уж покажу, - как-то обречённо произнёс Гудалов, - но потом не говорите, что не предупреждал.
Сзади зашептались: Смотрите, они похожи, похожи друг на друга. На экране вообще казалось, что все двести с лишком человек из Любаса вышли на прогулку. Повторяемость линий, изгибов, раковин ушных. Ещё, ещё кадр... и он потеряет себя в толпе.
- Район Наташки Тислер, - раскинул руки Гришка, словно обнять хотел родной город.
- Какой Наташки? - оживился Людочка, готовый прямо сейчас бежать знакомиться с местной героиней.
- У нас была такая девчонка, обычная местная, её в конце девяностых изнасиловали и убили. Теперь неофициально район зовём её именем. Она тоже шла на остановку, думала, что трамваи ещё ходят. И вот пришла, дурёха, нет у подруги какой до утра отсидеться. Этих гадов так и не нашли. Вернее, нашли какого-то насильника и покарали, но, как выяснилось потом, это не он. А если человека уже выпотрошили, кишки ему обратно на место не вставишь и член не пришьёшь.
- А тебе не стыдно за то, каким ты был? - осторожно вмешался Каракоз, - вот это всё ты же вместе с местной гопотой проделывал.
- Ха, да Гудалов и у тебя яйца отрежет, если ты на его девку залезешь, - не глядя на Мишку, процедил Харлампий, - потом твоим именем здесь район назовут или улку. Каракоз-стрит, по-моему, звучит.
- Моим глазам уже не стыдно, - ответил Гудалов, небрежно бросая чеканные монетки слов, - пусть другие стыдятся, а я на них посмотрю. Да, стоял с теми, кто убивал, но ведь и вы стояли.
- Гению всё можно простить, но гений себе ничего прощать не должен, - проговорил Гришка Самолётов, - к тебе ещё придёт тебе не знакомый Гудалов, которого ты и в зеркале не встречал, и начнёт втирать, каким ты был.
- Собачка Песя у меня в детстве была, считал её членом семьи, вроде как за тётку или бабушку, а её убил мент просто со скуки, - глядя в глаза Самолётову, мрачно процедил Гудалов, - что я и за чужую тоску отвечать должен? А собачка у меня с рук ела - это ничё?
- Да, - жёстко пробасил Самолётов, - писатель отвечает и за чужую тоску. Потому его и не читают. Как наша тётя Песя умерла никому неинтересно, у каждого своя похожая как две капли воды есть.
- У попа была собака! - заверещал Долбик, видимо припомнив знакомую строчку, - Он её уууу...
- Тссс, - прижал палец к губам Бессмертный, - ты не знаешь, что среди нас настоящий православный блогер! На каком-то там радио "спаси господи" он свою передачу ведёт.
- Батюшка, - углядел в толпе знакомую фигуру Шустов, - может, кагорчик найдётся? Я бы причастился.
Трамвай прошёл, а чуть слышное гудение задержалось в ветках, гнездо для звуков опрокинулось, птенчата с трудом цеплялись за его края, упадали в тишину. Никакой выпивки, конечно, уже не было, но прошёл слух, что Бессмертный пустил по кругу последнюю бутылку коньяку, и каждый думал, что вот сейчас точно она окажется у него в руках.
- Это самый шик проскочить между спешащими друг навстречу другу трамваями, - объяснил Гудалов, - тебе звонят справа и слева, а ты несёшься, уже звуки не различая, бежишь не пойми куда, да ещё считаешь себя самым крутым среди такой же как ты пацанвы.
- Что-то здесь все смоковницы в мусоре, заметил Сторис, когда они перебежали трамвайные пути.