- Их регион - полный зашквар, - соглашалась Аскарбина, округляя нелепо подведённые глаза.
- Нет, братаны, картошка со шкварками - это не зашквар, - понял всё по-своему Мясо, - Жи вам конкретно объяснит.
- Держи, братан, чё-то ты приуныл, - сунул Карасуку сосиску Стуков, - а то здесь ни от кого толком ни хрена не дождёшься, только объяснят тебе подробно, кто ты есть, задолбают философией и тем, кто бы сам чего хотел пожрать.
- Фестиваль "Большая сосиска", - рассказывал Кули-гули, - я как поэт постоянно его представляю. Главный приз - магнитофон.
- Дарите, что блин, уже не берут, - морщилась Аскарбина, потягивая вполуха музычку с телефона.
- Кульбако! Расскажи стишок, - жмурился Каракоз под прицелом электрических ламп. Припухшее сизое лицо его уже не смущало. Про сосисечки.
- Елдаков! Удалой казак! - Бабин втягивал одурманивающий дым, не желал расставаться с сигаретой, потому Бессмертный пустил по кругу ещё одну, - Пусть он зачтёт! Шурочка, давай вместе слушать твоего казака!
- Мне фиолетово, - отозвалась Алтуфьева, и в итоге никто ничего не прочитал, стихи рассыпались по кроватям, кто-то читал Пушкина, кто-то Бориса Рыжего, кто-то Гандлевского и Гандельсмана. Карасук давился сосиской, боясь, что кто-нибудь её отберёт, удалой казачок пережёвывал новые звуки, которым ещё нужно было соединиться со звуками Шурочки, чтоб из них вышла нобелевка не нобелевка, но вопль оргазма-то уж точно.
- В прошлый или позапрошлый год слух ходил, что нас отправят на солнушко, морским воздухом дышать, баб горячих тискать, - вспоминал Рожа, - наш Карасук там бы вообще опупел.
- Чермное море? - прогундел Жи, припоминая, - Картошка не растёт, сало не хрюкает.
- В Сочах, - бухнул Бессмертный, - был такой разговор да затёрся. Верно слух о том, какая это честь нас принимать, долетел и до жарких стран.
- На Бали нужно проводить семинар, - фыркнул Каракоз, трогая едва тёплую батарею, - как у вас в номерах, не запарились? В моей комнате холодно, жесть, с окна, наверное, дует.
- А ты бабу! - взвизгнул Елдаков, - под холодный бочок. Тут есть одна, ходит, пуговицы пришивает, могу порекомендовать!
- Я уже третью ночь не сплю, - пожаловался Каракоз, - уже тени перед глазами, бабы будут в кошмарах сниться.
- Мы умрём молодыми. Надо жить все двадцать четыре часа в сутки. Потом уж отоспимся и за этот год, и за прошлый, - Бессмертный заварил кофейку, добавил добрую порцию коньяку из недавно початой бутылки. - Эх, куда все певцы делись, баяны все порвали.
- Под баянчик и жизнь красна, - согласился Жи, - а мы, Рожа, до конца дней будем носить рубашки с длинными рукавами, даже в жару.
- Лучше так, чем быть одетым, как Синицкий, - пробурчал Рожественский, и они снова надолго замолкли. Стуков пустил по кругу бутылочку, не заметив, что коньяка осталось там лишь на донышке.
- Я волонтёрствую, - рассказывала о себе Голишина, - вернее, пытаюсь. Мой первый опыт был неудачным.
- А что не так? - Людочка, конечно, был рядом, он мечтал увести татарочку к себе, подбодрить, может, своим придуманным языком, может, куличами или прописями, может, ещё чем.
- Умер. Не собрали смсками деньги, а бесплатная наша медицина, - она не нашла слова и лишь щёлкнула языком, округлив тёмные чудесные глаза, - я думаю, интересно узнать, какая очередь на донорское сердце тем, кто жалуется, что здешняя стипушка только через год приходит.
- Да неужели сердец в мире не осталось? - и без того пухлые губы Кули-гули ещё надулись.
Пошли шепотки по номеру: Ты бы отдал своё? Да у меня оно у самого остановится скоро! У тебя и брать нечего, ты бессердечен! А что, тот, кто сердце отдаёт, с чем остаётся? Так берут часть, а из него, как из вымени, новое выращивают! Говорят, свиное сердце прекрасно приживается. Вставят тебе пипиську вместо сердца, всё равно ей думаешь!
- Москва, матушка великанша, идёт по огромной стране и куда ни ступит, там становится также сердешно, здорово, весело и благостно, - Аги Рашидович читал одну из своих запретных бродяжьих сказок, - Москва с Москвой встречается, в Москву и превращается.
- Письма счастья от чиновников - вот единственное что ваша благостная столица мне подарила, - уставший Шустов этим вечером встревал лишь изредка, верно поездка уморила его.
- Почему звонят из банков, мобильных компаний, когда мне нужны вы? - кричал Мясо, заглушая всех, - Почему вас не осталось?
- Раньше руки рубали, теперь рубят безразличием, - отвечал Самолётов, положив ладонь Мясникову на плечо, - а это для нас страшнее. К обрубку я палочку привяжу и буду по клавиатуре тыкать, а друзей ведь насильно не привяжешь, если им перестал быть интересен.
- Учителька написала на доске слова, - у Людочки на глазах показались слёзы, - парик и матерская, сказала, составляйте из них слова. Мне понравилось слово матерская, я не знал, что оно означает. Но больше всех слов составил, парочку даже сам придумал. Маргарита Пална Судакова, умерла год назад, а из нашего класса только я на похоронах и был.
- Тебе ещё повезло, - пробурчал Каракоз, - мои преподы только и повторяли, мы вам ничем не обязаны. В конце одиннадцатого класса я директору компьютер купил, и мы расстались без взаимных претензий. И с теми, с кем в школе дружил, теперь тоже общаюсь не особо.
- Шишкина! - пьяный бесприютный Яковлев приставал к немке, не хотел отпускать её руку, сдавливал готовое переломиться отталкивающее движение, - наши солдаты ваш Берлин брали! Можем повторить!
- Им хочется бунта, как кому-то жареной картошки, - подмигнул Жиолковскому Рожа, - а немка-то недурна, есть за что подержаться. Этот-то видно замутить с ней хотел, да обломался.