- Хромает! Липовая нога! - Жи кивал в сторону Рожи, ковылявшего в зрительный зал, впервые на памяти Сториса критик не бубнил про свою картошку, - Вчера на спор с пожарной лестницы спрыгнул. Ну не дурак разве?
- Поди немка там была, - буркнул Акимушка, переждавший эту ночь с Басенькой в кресле, - перед ней выпендривался.
Прыгнул бы он с лестницы, с моста, из окна, если бы Юлька попросила? Легко сказать "прыгнул", когда знаешь, что не попросит, когда постоянно теряешь её в темноте зрительного зала, и на месте, где должна сидеть она, находишь неизвестную безымянную куклу.
- Алё, гараж! - отыскала его в антракте Кулькова. Сам он высматривал Бормотину, проглядел глаза и теперь не смог бы различить ни одного литгузюка в толпе, каждый мог оказаться с Юлькиным лицом.
- Ты чем живёшь? - лениво начал разговор Сторис.
- Беру продвинутых зарубежных авторов переводить, - неохотно ответила Василинка, - букеровских лауреатов.
- Что сейчас переводить? Одно название, не профессия. Загнал в переводчик и всё, - пожал плечами Сторис.
- Нет, с нас строго спрашивают, - вздохнула Кулькова, - чтоб всё правильно было, литературно. По нескольку раз заставляют переделывать. А там автор с языком играется, урод, почище наших литгузюков, строчки, как демоны скачут, особенно по ночам. Хочется всех их на русский матерный перевести да по нескольку раз, и самим авторам показать, чтоб писать учились.
- Я бы такое прочитал, - улыбнулся Сторис, - пошли, что ли в буфет кофеёк пить? За пятнадцать минут уложимся.
Наверняка Юлька уже там, ест суховатый бутерброд с икрой да не одна, с каким-нибудь шабашником.
- Мне мой любимый предложение сделал, - рассказывала Кулькова, в толстые её пальцы впивалось несколько колец. - Астахов! Удалой казак! И настоящий, не как наш Елдаков. Предложил руку и сердце. На коне, в форме, при всём честном народе.
- Что он заказал в парке смирную лошадку? - ядовито заметил Сторис, отхлебнув кофе.
- Нет, всё было по правде, как из сказки, как я всегда мечтала в детстве. Лошадка была - тыгдык, тыгдык. Меня он пригласил на набережную, у нас в городе, если куда сходить, так только на набережную.
- Так перебирайтесь в Москву, - развёл руками Сторис, - оттуда все пути-дороги.
- Собираемся, - обрадованно проговорила Василина. - Может, на следующем семинаре я уже от другого региона буду.
- Она всем рассказывает про лошадку, - махнул рукой Бессмертный, проходя мимо.
- Может, так оно и было по-настоящему, - Сторис вспомнил, что и они с Полиной зашли в загс внезапно. Шли мимо и зашли.
- А то ещё можно на карусельке в любви объясниться. На коне! Да хоть на единороге или на верблюде, на кого сил хватит после тяжелого рабочего дня взгромоздиться.
- Стуков! Не смешно! - гаркнула Кулькова, ей бы самой сейчас не помешал удалой горячий жеребец. - Мы с милым отмечаем свадьбу, не надо ржать!
- Свадьба у них давно была, а теперь они отмечают сорок дней со свадьбы, - хрюкнул Николай, - пошли уже, это нам брякают, чтоб мы поспевали.
- Убью, Бессмертный, - стукнула его кулачком Кулькова, - и за сорок дней не очухаешься.
- Среди нас и так есть потери, - вполне серьёзно проговорил Стуков, - инвалиды творческого труда, ветераны поэтических действий, герои прозы жизни, контуженные во время мыслительного процесса. Уже давно надо медаль какую-нибудь для нас придумать, да чтоб губер-самписатель её вручал.
- Кто на этот раз, - тяжело вздохнул Сторис.
У Жизнерадостного от водки пропало зрение, он метался по всему Любасу, тыкался о стены, разбил себе лицо, выл, не желая ехать домой. Гудалов обещал, что приведёт знакомого врача, но никуда не шёл, только догонял Долбика да прятал его в ближайший номер.
- Началоось в колхозе утро, - бубнил Жи, которому было поручено ходить за мастерами и отвлекать их внимание мудрыми речами.
- Только бы Боцману никто не доложил, - округлил глаза Бессмертный, - они пуганые стали, ещё отправят домой.
- Вава, вава, - дул на окровавленные костяшки пальцев Жизнерадостный.
- Да, Долбик, вава, - разочарованно поглядел на его разбитое лицо Людочка, - но ты успокойся, за одного битого, двух небитых дают. Теперь ты матёрый волк, уж прости, что тебя доставал.
Прости. Прости, что не могу тебе ничего сказать. Он упал в подземном переходе, спешил домой и разбил бровь, пришлось накладывать швы. Так вот снимала их Полина, вооружившись ножницами для маникюра. "Чего в очереди сидеть, - сказала она решительно, - я нашу травматологию знаю". "Там глаз рядом, - на всякий случай предупредил он, - оставишь себе на память?" "Оставлю на память", - но глаз остался при нём, а памяти не было, лишь чуть уловимая припухлость над левым глазом обозначала неровность и угловатость этого мира, лишь до конца времён он будет ощущать холодную дрожь под бровью.
- Жрать-то никто не идёт? - вернул всех в реальность Каракоз, - Пора как бы уже. Долбик-то не умер, во всяком случае, хуже ему быть уже не может. Пусть Тварьковский присмотрит за ним, всё равно он в столовку не ходит.
- Рахит-Рашид! Дошики-то достали поди в питерской общаге, - Людочка нагнал Бекбулатовича, когда они спускались на завтрак, - хочется поесть и чего-то душевного.
- Вроде того, - соглашался Смагулов с виноватой какой-то улыбкой на лице, - жалко нельзя на потом нажраться.
- Да, Сторис, через неделю мы воскреснем и вновь увидим родную нищету, - Людочка нахмурился, видно и его ждала своя чёрная полоса, - не лопни, я скажу Кули-гули, он тебе ещё с собой пачку бульмешек даст.
- Карасук бульмешка любит, - услышали они знакомые интонации, - очень-очень любит.