- Разговор есть, - тоном, не допускающим возражений, произнёс Шустов.
- Ну что, поговорим о том, кто сколько получает? - он хотел вернуться к Юльке и Харлампий сейчас его только бесил.
- Завтра у нас акция протеста. Перед офисом Альфаканала, - сообщил Шустов, - Ты со мной? Отнимают право голоса у рабочих, не пускают их на прессконференции с руководителями компаний, считают третьим сортом.
- Семинары же, - обречённо выдохнул он. Будут обсуждать "Ленингад" Малецкого, а ему было что сказать по этому роману.
- Один раз можно пропустить, - Харлампий вытянул ножик, перекинул его из ладони в ладонь, - не тебя же обсуждают.
- У нас строго с этим, - вспомнил он паратовские наставления.
- У нас тоже, - безразлично проговорил Шустов, - и что теперь всех подряд слушаться? Самое ужасное - это постоянно быть под кем-то, от кого-то зависеть, бояться сделать шаг в сторону.
- Интересно ведь слушать обсуждения. Будто в день по три раза мой роман обсуждают.
- А о чём он? Как-то не дошёл.
- О нас. Как писатели оказались в ограниченном пространстве, - Сторис был готов говорить о своей книге часами, но Шустов только рукой махнул - мол, потом обязательно прочитаю.
- Тебя никогда не пригласят сюда больше, - заметил Сторис.
- Очень-то надо, - пожал плечами Шустов, - да положим, меня будут умолять приехать, на колени встанут, я на них и не посмотрю.
- Летов, скажи прибаутку! - задудел в привычную дудку Каракоз над ухом, - Далеко бежит дорога, впереди веселья много!
- Ничего ему не говори, пошёл он, - отмахнулся Шустов, - пусть на Альфаканал свой идёт трепаться, пошлые анекдоты травить, может, примут его, горюшку, здесь, если с Москвой не проканает.
- У Альфаков есть свои стукачики, - предупредил Мишка, - тебе припомнят каждое слово.
- И что же мне будет, - немного помолчав, выдохнул Харлампий, - после того, как ты им всё расскажешь?
- Хочешь, чтоб тебя нашли на окраине Гориславля без головы? - сквозь пьяное ухарство Каракоза проступила угроза.
- Главное, чтоб член стоял, - расхохотался подошедший к ним Людочка, - а без остального проживём, правда, Шустов?
- У меня и желудка нет, кишка прямо в жопу идёт, - говорил Харлампий, и непонятно было, шутит он или на самом деле вся его пищеварительная система накрывалась медным тазом, - так что всё через одно место.
- Отряд не заметит потери бойца, - сладенько улыбнулся Каракоз, - короче, я предупредил.
Но отсутствие Юльки в номере он заметил. И вроде не проходила мимо, не бросала вслед что-то ироничное, удивительно неприступное. Под кроватью ей точно не место. Может, она здесь на этаже в соседнем номере? Стучал в одинаковые, глухие, безразличные двери, одну даже пробовал открыть своим ключом. Пииик - почти как длинный гудок, и пустота.
В номере его ждал Мика с обвязанной полотенцем головой, наверное был после душа.
- Я пройдусь ради тебя в женском платье, - припухшие губы его лениво двигались, - но учти, что ты обещал выполнить мою просьбу.
- Хорошо, хорошо, - отмахнулся Сторис, - только не заставляй меня рядом в юбке щеголять. Если б мне это было легко, я бы тебя не просил.
- Ты знаешь, что назначена премия первому мужчине, который родит? - Сторис кивнул, что-то где-то он слышал.
- У меня друг есть, - пристально смотрел на него Мика, - биолог и химик, он говорит, что детей скоро можно будет делать целиком из мужского семени. Женщины станут не нужны. Ты понимаешь?
- Смутно, - Сторис попытался представить такую однобокую мужскую жизнь, перспективу жить с Микой и рожать от него детей, но выходило что-то уродливое восьмирукое, нисколько не похожее на Полину или хотя бы Юльку.
- Иногда, чтобы преодолеть свой страх я срываю с веток листья прям с пылью, с птичьими какашками и жую. Это противно, горько, но так я отвлекаюсь, дрожь проходит, - рассказывал о себе Мика, - а ещё мне не страшно, когда рядом уверенный, спокойный человек. Такой, как ты, Тушкан.
Нет, с таким как он, ему самому было невыносимо. В груди толокся ленивый ком: душно, хотелось наружу, пройтись немного. Распахнул шкаф - ку-ку - надел куртку, смахнул задержавшийся у выхода сонный воздух.
- Ты любишь меня, Тушкан?
Сторис кивнул что-то неопределённое. Надо прийти в себя, может, Юлька тоже, задохнувшись, выпорхнула на улицу, и они встретятся, случайно столкнувшись на скользкой лестничке.
На задворках "Любаса" он заметил Самолётова. Деревянной саблей тот рубал кусты, с лица его вместе с потом стекали капли гнева.
- Старик-лесовик упёрся в корягу, - окликнул его Сторис, - что ты удумал? Так готовишь себя к роли критика?
- Устраиваю казнь дерева, - не глядя на него проговорил Самолётов, - сабельку сам сделал.
- В чём оно провинилось? - не понимал Сторис, - он никогда не видел Гришку пьяным, потерявшим контроль, отчаянно обрушивающим на снег вместе с прутиками и остатки своих чувств.
- Выросло, - равнодушно бросил Самолётов, - такое махонькое, смотри, а уже почки вовсю, скоро листья полезут. А холода-то ещё не ушли, что-то скользкое с неба летит. Гудалов говорит, здесь и в мае может снег выпасть.
- А если и тебя кто срубит? Ты ведь у нас тоже вырос.
- Пацанчик поднялся, - Гришка иронично улыбнулся, - чоткий такой, модный, козырный. Если кто залупаться будет, скажу, подскочишь с карифанчиками.
- Чё каво, - подыграл ему Сторис.
- Не каво. Кого, - выделив г, выгнул губы Самолётов, - меня ждёт Каракоз, мы - за коньяком. Купим ещё одну саблю, в этот раз остроградусную, всё по пацански. Ты с нами?