Сторис отрицательно замотал головой. Кто-то ищет алкоголь, а он найдёт Юльку в этой круговерти снежинок и градусов. Мокрые ветки тянулись к нему, втоптанные в снег, бескрылые почки опали и только в одной он заметил зелёный проблеск новой жизни. "Скоро травка полезет, а ты пропадёшь", - слова бродили в нём и заблуждаясь, выходили на тонкий зелёный росток, чтоб ещё подрасти, подтянуться, но он знал, что ветка сломана и никаких листьев на ней не будет.
Кто-то подошёл и встал рядом с ним? Юлька? Юлька...
- Привет, - помахал он Вике, угадав её светлый лучистый взгляд.
- Прогуляемся? Парк ещё не вырубили, - предложила она, - люблю бродить в снегопад.
Их встречал гипсовый горнист, почерневший, вдумчивый, призывающий метель кружиться. Сторис был уверен, что слышит его зов. Сейчас на площадку рядом придут пионеры и начнётся линейка.
- Придёт время, и я стану такой заброшенной никому не нужной статуей. моё время пройдёт и листы с моими романами истлеют. И только ощущение чего-то проходящего останется всегда.
- Но мы можем остановиться, - постаралась успокоить его девушка, - смотри, город будто бы осыпается, уже и верхушки нашего Любаса не видно.
- Мне интересны забытые дороги. Куда они вели и почему иссякли, заросли, заплутали. Почему мы их забыли и не ходим теперь, выбрали что-то проще, примитивней. Из двух зол, не потрудившись даже определить их размеры.
- Зачем выбирать меньшее из двух зол, если можно выбрать добро? - Вика глядела на него, не решаясь двинуться дальше, а он топтался вокруг, высматривая узенькую тропку.
- Перешагни ограду, ты окажешься в старом городе. Будут павильоны всех союзных республик. Хоть в роман это включай.
- Ты уже включил, - напомнила ему Вика, перешагивая скользкий бугор, пропадая во времени.
Он наткнулся на фонтан дружбы народов. Плесень покрывала прежних лучших друзей. Вот так и мы... и нас...
- Все они покрыты славой, - и действительно SLAVA играла всеми цветами радуги на позеленевших кирпичах, - может, и наша тут пробежала.
- А если и этот парк затопят? Рассказывали же, что тут до водохранилища деревни были, - вспомнила Вика экскурсию в первый день.
- Вместо наших следов будут моря, - прекрасно представил спокойную водную гладь Сторис, - день плывёшь, второй и ничего не происходит, а что там на глубине никто и не разглядит, чья слава затонула из тысячи прочих никому не интересно. Спроси Гудалова, даже он не вспомнит названия тех деревень.
- А вон там? - показала в самую метель девушка, - какой-то овраг.
- Медвежья яма. Гришка говорил, что тут настоящие медведи водились, потом передохли от голода.
- Теперь поди ка туда можно спуститься и самому почувствовать себя медведем, - улыбнулась Вика.
Медведиха ревела, ветер поднимал отчаянные хрипы над миром, и светленькая маленькая девочка не решалась подойти к краю оврага, осторожно поглядывала на его застывшую фигуру.
- Это какое-то прикосновение к Мумбе-Юмбе, - наконец, двинулся с места он, - большинство наших сказали бы дичь.
- Неужели это на самом деле медведь?
Сторис знал, это могло быть всё, что угодно. Время в хороводе снежинок легко могло повернуть назад, сойти с накатанной колеи.
- Джульбарс, - почесала Вика пса за ушами, - смотри, не кидается, домашний. Ты откуда, потеряшка?
- Зачем ты туда скатилась? - только и мог проговорить он, - а если бы настоящий медведь тебя задрал?
- Ну, помоги нам выбраться! - протянула ему и руку, и синеву взгляда Вика, - А то ещё придёт мишка!
Кульбако, Каракоз, а кто же третий? Метель навалилась на него, укутала словно пледом здесь, в кинотеатре, бросил взгляд на потолок, не рухнул ли ненароком. "Скоро так в старую тряпку буду ноги укутывать перед телеком, - почему-то подумал он, - будто старый дед".
У Любаса проститутка окликнула его.
- Скучаешь? - она была вся какая-то незавершённая, помада змеилась по рыхлому лицу, подведённые глазки по-детски моргали.
- Хей, Кити! - бросил ей он, поднимаясь к двери Любаса. В гостиницах, отелях, современных домах потолки держат на плечах не атланты, а такие вот раскрашенные девицы.
- Как дела, - окликнул его в холле первого этажа Виктор Пушкин.
- Такой же талантливый, как и его гениальный предок, - торжественно произнёс Сторис, - наверное, надоело всю жизнь это слушать.
- Я уже давно ничего не пишу. Но по инерции мне два раза в год на карту какашка падает на Пушкинскую премию и здесь.
- На то чтобы пожить хватает?
- Нет. Снимаю первоклассную комнату в Химках, веду персональную страничку, где пишу всякий бред. Первоклассные школьницы от меня без ума. Выбираю новенькую каждую неделю.
- С кокса не слазишь, - механически добавил Сторис.
- Сначала это помогало, - нисколько не рассердился Виктор, почёсывая наследственные бакенбарды, - запарился по полной, а потом отпускает, и разрядка приходит. Успокаиваешься, оттаиваешь грязной лужей у входа. Будто всё земное валится грудой грязной одежды в коридоре, а тебя подтирают тряпкой.
- Ты поосторожней, - лениво проговорил Сторис, - а то сдохнешь и скорая к тебе не успеет.
- На капоте скорой с припудренным носом и умереть приятно, - улыбка его дрогнула, обнажив сломанный зуб, на миг Сторис увидел испуганного мальчика, впервые узнавшего о том, что мы не бессмертны.
- Ты же не знаешь, может, это больно, - глаза его напрасно искали Бормотину в холле, томились под суровыми взорами ламп, но проходили только случайные, тянущиеся до самых дверей вечерние тени.