- Знаешь, я помню кинотеатр, - он почувствовал неуверенность в его голосе, не свойственную ему нерешительность, - зачуханный зрительный зал, изрезанные кресла с матерными надписями на них.
- Какой кинотеатр? - не понял Сторис, пальцы его скользили по оторванным лоскутам кожи, - Я тебе не Лейзгек и сны разгадывать не умею.
- Будто я сижу и смотрю про нас эту муть, - рассказывал Шустов, чертыхаясь, теряя равновесие, - а оно ещё не кончается, думаю, опять же домой через весь город пешком шагать, ничё после девяти не ходит.
Он только сейчас заметил, что у Шустова разные руки, правая разлапистая, мохнатая, левая кривоватая с подрагивающими тонкими пальцами. Незаметно поправил свою единственную перчатку, сползающее обручальное кольцо. Так и шли они, разнорукие, бездомные, а навстречу им спешили не вполне проснувшиеся горожане, разбегались по офисам, терялись в проходных дворах, застревали в подворотнях, но продолжали дремать.
- Наша команда получает задания в вайбере, - сообщил им замредактора местного сайта, - по утрам в девять мы в обязательном порядке выходим на связь, делимся уже просмотренными новостями.
- У меня нет телефона с вайбером, - смущённо проговорил он, - может, вам электронную почту скинуть?
- Сейчас даже подростки могут себе заработать на обычный смартфон, - ненавистный усталый взгляд скользнул в дверь, - к нам уже до вас приходило десять соискателей.
- Но беда моя в том, что я не подросток, - отрезал Харлампий, нарошно вытянув из кармана престарелую мотороллу, - перед вами серьёзный деловой человек, который пришёл в серьёзную, как ему казалось, контору. И не думайте, что ваши утрешние интимные воздыхания мне интересны.
Сторис нехотя поднялся, он только малость отогрелся здесь, хотелось ещё поглядеть на рядовую работу простых людей. "Не хватает, не хватает её вам в произведениях", - говорил Паратов. Но Шустов кивнул ему, пришлось подниматься с мягкого кресла.
- Девка шаурмечная нас к себе зовёт, - Харлампий нисколько не был опечален тем, что его не взяли на работу, - жирная, кучерявая, пожрём и уже надо на митинг идти. А то камрады неопытные, обязательно напортачат.
К Альфаканалу было не протиснуться, проходы блокировали металлические заграждения, через которые они благополучно перелезли. Шустова там встречали как своего, хлопали по спине, делали селфи.
- Они заперлись в своих офисах и не выходят к народу! - радостно сообщил чернявый мальчишка, лихо сплюнув под ноги, - Даже курить отказываются! Зато ментов сколько собралось! По двое на каждого нашего!
- А где ваш Гуля? - озираясь по сторонам, спрашивал Шустов, - он же ваш координатор. Его задача была вывести народ на улицы.
- Он в последний момент переобулся! - бросал слова мальчишка, - Альфаки переманили его на свою сторону!
- Вот урод, - выскоблил ещё пару матерков Харлампий, - а такие слова мне писал козырные! Твои девки, Летов, и не знают, что так фразочками крутить можно. Ладно, сам будешь за Гулю. Наш батюшка Ленин совсем усох. Держи флаг, да подними выше, чтоб у всех, кто не с нами сейчас, бомбило.
- Было замечено, что пытались перекупить некоторых наших, - оголец глядел Шустову в рот, вероятно, сам хотел стать координатором, - ходили левые чуваки, прямо говорили, сидите дома.
- Скоро вилы пойдут в ход, - кивнул Харлампий на одного из участников акции, - уже вон есть кол, дождутся, когда с вилами пойдут на думу, правительство и проплаченные каналы. Дома хорошо сидеть, когда есть что пожрать и когда тёлочка голенькая перед тобой танцует. А наши камрады и того лишены.
- Нам здесь жуть! Нам здесь жуть! - начали нестройно мелкие дрожащие голоса. Ветер вбирал их в себя и легонько бросал на пустынный речной берег.
- Да жуть же! - вступил Шустов, - Эх, мегафоны нельзя, я бы им тут устроил! На другом берегу было бы слышно!
- Эй, потише, - отмахнулся полицейский с выпуклыми, словно стеклянными глазами, снимавший происходящее на телефон.
- Сними мой член! - выскочил прежний черноглазенький парнишка, спустив штаны перед камерой.
"А у него наверняка будет жена, - думал Сторис, - и он будет ту же пипиську, которую он выставил на обозрение всей площади, показывать одному, самому близкому, дорогому человеку. Возможно, тогда он будет считать, что делает что-то сокровенное".
- Может, плакат подержишь? - обратился Шустов к ближайшему полицейскому, - Всё равно ведь впустую стоишь.
Тот отвернулся, предпочитая разглядывать колючий коричневый снег. Бородатый угрюмый мужчина, похожий на старообрядца, махал колом, разевал рот, будто бы глотал захлёбывающийся ветер.
Альфаки сообразили включить музыку, по недоразумению затрубило начало государственного гимна, но скоро сорвалось. Россия, любимая наша страна, рассыпалась на тысячу звуков и пропала в жутковатом хоре, чтобы скоро уступить место прилипчивому Артуру Пирожкову, мытой Бузовой, бездушной "Медузе". Призван был вводить экстаз "Космос-Стас", чернявый парнишка, которого, видно так звали, осклабился: слышите, и про меня поют. Прозвучала и "Ева, я любила тебя", Шустов мог быть доволен.
- Что там Гришка? - после обсуждений Сторис поймал Колю Бабина.
- Это разгром. Его роман не приняли ни руководители, ни сами литгузюки. Общее мнение - полная неудача.
- А Каракоз не пытался его отстоять? - удивился Сторис, - Они же на одном семинаре. Он был его лучшим другом.
- Да он первым его и разносил! - воскликнул Бабин, недоумённо поглядывая на Сториса,- Дружба между писателями не выходит из комнаты и не имеет большого значения. Особенно когда от одного семинара на стипендию можно выдвинуть только двоих.