Сторис ничего не ответил. Когда нет слова и обижаться не на что.
- Ему дали премию просто за то, что он не такой, как все.
- Но ведь это тоже уметь надо, - Сторис обошёл её кругом, подышал на хрупкий, небрежно прикрытый волосами затылок.
- Они умеют. Ооо, ты не знаешь, - она выворотилась из-под его дыхания, зацепилась за стакан с вербами, скользнула к окну, - ты слышал, веточки эти, они помогают от грома. Вербное воскресенье, кажется, оно было сто лет назад. Поскорей бы всё кончилось, надоело, надоели. Получим свои премии да и разъедемся. Смотри, смотри, как полыхает!
- А для меня главное, - не поддался ей Сторис, - понять и тех и других, и пятого, и десятого. Не все уедут отсюда с премиями, не все наберут здесь новых идей, чтобы вернуться. Кто-то и не запомнится совсем. Но моя задача в романе: сделать каждого неприметного - главным.
- А я красивая, - она не задавала вопроса, её голос отразился от оконного стекла, долетел до его губ, те дрогнули, то ли в попытке подхватить, то ли в ожидании поцелуя. Они долго стояли и смотрели в окно, заваливаясь друг в друга, не обращая никакого внимания на остальных литгузюков. Всё же очень сложно писать роман без главных героев.
- Мне больше нравится твоё отражение в зеркале, - признал он, видя, как по нечёткому изображению на стекле пробегают огненные жилки молний.
- Смотри, смотри, - плечиком поводит жеманно, глаза округляет, но ведь это Юлька. Гордо вскидывает голову, из-за чего и без того её высокий лоб кажется ещё выше. Не дотянуться до самого верха, не смахнуть тёмный электрический дождь между ними, трещинки на античной поверхности не прогнать дыханием.
- Приходи ко мне сегодня. У меня найдётся заветная бутылочка Каберне, - ему трудно было говорить, каждое слово переживало собственное смятение.
- Ты помнишь, - улыбнулась она.
На отборочном этапе в Красноярском крае, откуда их и привела дорога сюда, вино на спортивную базу провозить запрещалось, и широченные штаны позволили ему пронести на "Бирюсу" бутылок пять Каберне.
- Тогда было проще, - постучал пальцами по спинке кровати, - кругом река, не было особо выбора, куда пойти, сложнее было тебя потерять. Приходи, я расскажу, что в жизни... в жизни моей много изменилось после нашей встречи. Только не хмурься, пожалуйста!
- На твоей верхотуре атмосфера чуток разряжена, - Юлька часто дышала, - двадцать седьмой этаж - шутка ли.
- Алё, гараж! - он узнал Василинку, та просто оттеснила своей массивной фигурой его от Бормотиной, - чё, мутить будем? А то я вижу, тут батонятся все.
- Как жизнь? - он не знал, что ей ещё сказать, мысли бросались к Юльке, но не долетали, отталкивались от Василинки и возвращались к нему, - дай, я что ли за ЗОЖ подпишусь.
- Нормально живём, - Кулькова уже много выпила и лезла целоваться, - такие себе нормуси пуси. Щаа мы тебя на всё подпишем!
- Хорошо, хорошо, тебе надо к Каракозу, - с трудом уворачивался от неё Сторис, - говорит, живут, как у Христа за пазухой, может, тебе что из ништяков перепадёт.
- А Христос знает, что у него за пазухой творится? - иронично поинтересовалась Бормотина, обогнула их и отошла от окна. Гром не задел её, даже причёску не растрепал.
- В детстве я любила копать и в садике дружила с девочкой, которая объясняла понятнее нашего блогера, - иронично поглядывала на батюшку Василина, - землю раскопаешь, будет глина, глину раскопаешь, будет солнышко, солнышко раскопаешь, будет Бог. А бога уже никак не раскопаешь, тут и свету конец.
"Боженька всегда с нами, сейчас он сидит рядом и смотрит кино, - слышал он сухой уверенный шёпот, - то мамочка что-то объясняла своему дитятке. Но разве это не кино 18+? Или с родителями стриптиз разрешается?
- Ты похож на Христа, - обратился к нему Кошонин, игнорируя Василинку. Та обиделась, показала блогеру язык.
- Это же богохульство, - усмехнулся он им обоим.
- Хочу пригласить тебя на свой канал на ю тубе, - радушно проговорил православный блогер, - там уже некоторые из наших засветились. Говорят, что чувствуют во время творческих порывов, что к ним приходит что-то божественное.
- Когда я пишу, то ору, то ли от боли, то ли от счастья.
- Это неслучайно, - Кошонин включил телефон, видно, от нового сториса в этот раз не уйти. "Иисус! Иисус! - шептались позади, - Они специально подобрали характерного актёра".
- И эти твои визжания, когда ты пишешь - это обращения к господу, - уверенно, тоном, не терпящим возражения, произнёс православный блогер.
- Ну что ж, пусть так, - согласился Сторис, - но это не для твоего канала. Я сам в собственных звуках разобраться не могу. Потому и рассказывать о них не стану, вдруг они не твоего происхождения.
- Свят, кто слышал отголосок, дважды свят, кто видел отраженье, - загнусавил Шустов, - я виделся тут с камрадом, говорит, на выходных будет протест в Икее. Покажем местным обывателям, что не все тут ещё погрязли в маленьких магазинчиках. Выйдем к эскалаторам, перекроем всем кислород! Батюшка, давай с нами! Будем твой канал поднимать! Говорят, Христос тоже с нищенкой жил, так что и нам не западло в народ пойти!
- Спаси Господи! - перекрестился Сергей Викторович и поспешил предлагать засветиться на ю тубе любительнице настолок Соловьиновой.
- Мы тоже её заберём с собой, - решил Харлампий, бросив игральную кость, - у меня вообще мечта: привести в Икею двести штук авторов. Скажем, под предлогом экскурсии.
- Ты здорово рискуешь, - уже по привычке предупредил его Сторис. Шустов присвистнул, заметил, что тоже завёл канал, где размышляет о сегодняшней оппозиционности писателей.