- Творчество - это ведь тоже риск, не застрахованный божьими силами, - отмахнулся Харлампий, - готовься, мы тебе гитарку достанем, пару аккордов сбряцаешь. Границы ключ переломлен пополам. Сегодня, прикинь, камрады тобой заинтересовались, просили ещё раз привести.
- Надеюсь, не в женском платье, - пробубнил Сторис, рука его будто продолжала сжимать древко флага. Юлька пропала, но он пытался вычертить на оконном стекле, где она отражалась, знакомый образ.
- Мы начинаем академические разборы, - сухо проскрежетал Виктор Пушкин, - прошу членов клуба выбрать обсуждаемого на завтра.
- Я тоже Пушкин! - орал Аги Рашидович, которого не приняли в Пушкинское сообщество, - Эй Валера!
Это было и вовсе безумие. Мало того, что Гриневицкую обосрали на семинаре, так ещё и сейчас пьяный идиот, даже без филологического образования, коверкает её гениальное имя без всякой на то причины. Любая, даже самая захудалая королева поэтов бы обиделась.
- Бессмертный! - глаза Агишки бегали по номеру, искали поддержки, но никому этот бродяга не был нужен, - Этот Пушкин не умеет свёртывать, просыпал килограмм травы на пол.
Каждый здесь прятался в свою траву. Водянистая тягучая речь его никуда не звала да и вряд ли могла за собой повести. Бродяжьи сказки, как не прошедщие фейс-контроль, пылились перед "Любасом" в канаве.
- Эй, Валера! Меня нужно утешить!
- На "эй" зовут лошадей, а не человек, - вмешался он, - сдалось тебе это Пушкинское сообщество. Возьми, своё организуй, я в него вступлю, а ещё позовём Людочку, будет у нас два Пушкиных в команде. А если ещё Феофилакт вступит, похоже, ему всё равно где быть, мы вообще всех обставим.
- Валера! Утешь бродягу! - будто бы и не было никогда Сториса на свете. Он не ощущал себя, глядел с экрана на кресло, и оно казалось пустым. Сквозь него глядели другие литгузюки, но ждали не его ответов, не его неуверенных жестов.
- Пойдём, пройдёмся, - нужно было поскорее увести Гриневицкую, вырвать из пьяного безвоздушного пространства. Они добрались до её одиночного номера. Свет зажёгся сразу без дрожаний-колебаний.
- Можно, я назову тебя Каля?
Она посмотрела на него, как на безумного, потом кивнула, но как-то робко, неуверенно, ныряя глазами цепляясь за наспех пришитую пуговичку на джинсах. Он не знал, сможет ли её удержать, начав как раз с обрывания тонких связующих нитей её платья.
- Не знаю на кого дрочить. На проститутку, на какую-нить из наших, - сокрушался Людочка, которого он встретил, выходя из номера Гриневицкой.
- Дрочи сам на себя, - посоветовал Сторис, вспоминая жгучие, раскалённые глаза Калечки, - да и зачем это тебе? Что, баб кругом мало? Ты и так выбрать толком не можешь.
- Мне гудаловский дом с фонарём нужен, - не унимался Людочка, - пошли искать Гришку!
- Да хрен знает, в каком твой Гришка номере, - отговаривал его Сторис, - здесь возле Любаса девочка стоит. Аппетитная вроде, фигуристая. Хей, Кити!
- Мне не нужна какая попало! - капризничал Людвиг, прописи его покрывались похабными словечками, - даёшь лучшую!
Полина не отвечала. Он набирал отчаянно снова и снова, но гудки ненавидящим эхом провожали уходящего опять в случайный номер, к случайной девице неугомонного Людочку.
Он увидел ещё одну одинокую фигуру, отчаянно вслушивающуюся в гудки. Это был Паратов.
- Что, не берёт? Моя тоже, - он пожевал губы, будто бы смиряясь, повторил, - моя тоже.
- У них, наверное, важные дела, - он понимал, что слова глупы, но хотелось как-то подбодрить хорошего человека, - я по себе сужу, здесь у меня пока больше пропущенных звонков, чем критики.
- У тебя завтра обсуждение, - будто бы сам узнал об этом только сейчас Паратов, - постарайся не опоздать.
- Да, - Сторис помолчал, потом понял, что от него ждут ещё каких-то слов. - Наверное, я готов.
- Готовься на вечер, - предупредил мастер, пряча раздражение в седую мокроватую бороду, - очень плотная программа. Ты, помнится, хотел провести обсуждение при свечах.
- Сейчас у всех руководителей какой-то сбор в столовой, - вспомнил он далёкое, уже почти выветрившееся из памяти предупреждение. - Гичева просила передать, если я вас увижу.
- Да, да, сбор, конечно, - он не двинулся с места, ничего не поменялось в нём, лишь рука тянулась к телефону, к пыльным гудкам, сухие крошки путались в седых волосках. Она ответит, она ещё обязательно ответит. Но слишком глухим, разучившимся внимать знакомым звукам голосом. - Геновой Нине Михалне 70 лет. И вот выпало же на эту неделю.
Наверное, он не любил шумных торжеств, обязательных слов, затёртых уже на выходе из души. Хотел затвориться в своей комнате, взвесить все накопившиеся за день наблюдения, может, и написать чего-то.
- Они даже говорят заученными формами. Нельзя "останавливать на остановке", - поморщился Жи, - разрыв сердца для критика. Это то же самое, что "одеть трусы", когда у тебя в номере Подобедова.
- Это ты нам объясняешь? - сощурился Стуков. Они снова сидели в Юлькином номере, он плохо понимал смысл слов, лишь пытался уловить не выжитый, не сбежавший в бормотуху, не провонявший табаком и травой её запах.
- Сказал сам себе: кто первым произнесёт это "На остановке, пожалуйста", тот сегодня же ночью умрёт от разрыва сердца.
- И кто же счастливчик? - заинтересовался Бессмертный, - это же праздник, не визжать от постоянной боли, не требовать смертушка приди, не просить лестницу, а внезапно откинуться.
- А вот не смог никого убить. Еду в маршрутке вижу, девочка красотуля елозит на местечке своём, понимаю, что сейчас скажет те слова. И я сорвал их у ней с языка, закричал на весь салон "На остановке!"