- Это детские шалости, - сплюнул Харлампий, нарошно попав на каракозовский кроссовок, - тебя же тогда не убили.
- Кто его знает, - сплюнул Бессмертный, - может, и убили, слишком уж легко сейчас всё даётся. Всюду зовут, приглашают, гением обзывают. Цветов гирлянду на творческий вечер поднесли.
- Мёртвым вряд ли нужны дешёвые тряпошные цветы, - заметил Шустов. - Впрочем, и дорогие им ни к чему. Поживёшь ещё, может, в Икею с нами соберёшься. Будь уверен, всех местных тёлок ты покоришь.
- Ну если меня понесут и если девочки будут, и если лёгкое в прямую кишку не свалится, - он закурил, постоянно кашляя, сплёвывая матерки, то и дело прикладываясь к бутылочке.
- Меня возьмите, - поглядев на Сториса, протянул Мика, - хоть шмотки тут посмотрю, по бутикам пошастаю.
- Кто такой? Фамилия? - скользнул хищным взглядом по нему Людочка, - Отвечать надо чётко, на время передав дружбану заветную бутылочку, иначе наш Шустов обидится.
- Я Май-Маевский, - с трудом выговаривал свои паспортные данные Мика, и Сторис понял, что его надо уводить отсюда, иначе напьётся и из гениального плана ничего не выйдет, - рродился в городе Орёл...
- Пошли, орлик, похоже, ты вспотел, тебе надо переодеться.
Рубашку Мика прятал за батареей. Она была горячей, когда тот натягивал её на остывшее тело, согревала его, и если он начинал трястись, не умея подхватить жаркое слово, то дрожь быстро проходила.
- Ты не можешь переночевать в своём старом номере? - будто бы между прочим проговорил он, пока его приятель переодевался.
- Почему? - Мика растерялся, звуки его дрожали, не желая сразу настраиваться на отказ, - Там же эти... Постнов и Катасонов.
- Они там не ночуют, - поморщился Сторис, - они с Хлопушиными вдовами. Соскучился?
- Я думал, они вдруг придут, а тут я, - неуверенно пробормотал Мика, - я не отказываюсь, ты не думай. Я понимаю, нужно побыть в одиночестве, поразмышлять над текстами.
- Вот и будешь читать тексты, - презрительная улыбка приклеилась к его фразе: неужели он такой идиот?
- Но им точно ничего потом в номере не понадобится?
- Ты знаешь, что Акимушка Яковлев живёт вообще без комнаты? Сегодня в одной, завтра в другой, немка-то его прогнала, он дебил, приставать к ней стал, думал, ему все тридцать три удовольствия окажут. Так у той немки издатель официально в женихах, она рисковать не будет.
"С Рожей она рискнула", - подумалось ему, но спорить с самим собой не хотелось. Пусть уже убирается. Никто ему там мешать не будет.
Сутки никак не хотели заканчиваться, будто их кто-то растягивал. Он откупорил заранее заготовленную бутылочку вина, хлебнул из горла, припомнил вкус. Робкое постукивание растворилось в нём, дверь, хлопнув, будто бы ударила в голову - Юлька пришла.
- Кажется, я прикипел к тебе, - ему нелегко было признаваться, хотелось, чтобы она сама всё сказала. Когда ничего не говоришь, то и на губах чисто.
- Привет, - она подошла, налила в пластиковый стаканчик каберне, выпила, - вроде неплохо, но вкус не тот.
- Я хотел, чтоб было также тепло, как и тогда, на базе, - он не терпел пить из пластика, но сейчас налил вина в стаканчик, чтоб чокнуться с Бормотиной за "Бирюсу", -но видно ничего нельзя повторить.
- Ты не злой человек, но ты и не добрый, - она поправила причёску, открылся высокий лоб, - тоже на халяву пользуешься временем, как и остальные, разве что цели, ты считаешь, у тебя благородные.
- А ты чего бы хотела, - он набрал в лёгкие побольше воздуху, благо они у него пока не болели так, как у Стукова, - чтобы я сделал для твоего счастья?
- Ты развёлся со своей, - безжалостно произнесла Юлька, - если нет, все твои попытки завязать здесь серьёзные отношения, боюсь, обречены на провал. Куда ты пригласишь свою избранницу? На кухню к бывшей жене?
- Я не могу так, - голос его дрожал, - чтоб совсем без опоры. Когда встречу того, кто не предаст, тогда разведусь.
- Я не вижу, чтоб требовала чего-то сверхъестественного, - смотрела на него Бормотина с тяжёлой насмешкой.
- Ты требуешь, - не согласился Сторис, - ты даже не знаешь, чего от меня хочешь, и всё равно требуешь. Ты не знаешь, может, я ищу человека... Здесь каждый занимается тем, что он сам считает нужным для себя.
- Ты думаешь, они писатели? Все они? Певцы народной жизни?
- Время всё расставит по местам, - привычно произнёс Сторис, постукивая пальцами, - и мы... и нас.
- Время? - косо посмотрела на него Юлька, - Ничего оно не расставит. Только больше запутает.
- Может, мы хотим запутаться, - ладонь его скользнула по её щеке, задержалась, пальцы ощутили ямочку, погладили бледное, затаённое пламя её щеки.
Она попыталась вырваться, но он все силы, которые у него были, вложил в тяжёлый хрип. Борясь с собственным сердцебиением, он повалил её на кровать, губы поймали прядь её волос, вдохнули ржавость весенней травы.
- Мне надоело постоянное упоминание твоего имени. Куда ни повернись, только и слышу Сторис! Сторис! - кричала Юлька, вырвавшись из его объятий. Бросила в него недопитое каберне, бутылка разбилась. Теперь над его кроватью дрожало, стекало на пол красное пятно. Она бросала нарошно, чтоб не попасть, - оправдывал её он, но особой уверенности у него в этом не было.
Не успела она выбежать из номера, раздался стук. Мертвецы пришли за ним, поздно прятаться под кровать, время стучит, приближаясь к двенадцати, и просит повторения.
- Можно мне посидеть в твоём номере, - он намеренно сделал ударение на слове "твоём".