- Если он сильно будет меня разносить, я покажу ему фак, - Алтуфьева нахохлилась, видимо обсуждения она боялась.
- Это будет условно-метафорический фак, - зевнул Елдаков, - мы объединились! Сильная Россия!
- А ты не придёшь, меня не поддержишь? - она старалась казаться невозмутимой, но подрагивала в ней тонкая нить - сейчас, сейчас Алтуфьева задрожит в электрическом припадке - поцелуй её, скотина! Он видел крохи родинок на истасканном, каком-то изгрызенном теле, и ему почему-то становилось жалко Шурочку, жадно ищущую понимания в сонных глазах кавалера.
- Сарычев торжественно объявит после завтрака, кто стал победителем его издательской акции, - рассказывал Бессмертный, - шоу ещё то затевается. Обещали распить коллекционное вино, урожая 1857 года, уж не знаю, по капле, что ли, всем достанется.
- Все знают, что издавать будут Гриневицкую, - буркнул Каракоз, - или я что-то пропустил?
- Они давно уже вась-вась, - объявил Жи неохотно, - новый год встречали в одной компашке, фотками друг друга в инсте делились. А вина не будет, у тебя, Стуков, инфа старая. Они на Нинымихалны юбилее ту бутылочку оприходовали.
- Всё равно руки опухают от пьянки, - тяжело подвигал пальцами Бессмертный, - а капельки хорошего вина нам как всегда будет мало, придётся наплевать на семинары и снова в магазин бежать.
Возмущения мялись, комкались, пробивались сквозь тягучий, равнодушный кумар: как всё решено? Почему решено? Железяка решено? Что, ни у кого сейчас нет выпить, запить это дело?
- Ложка упала, наверняка баба придёт, - оглядел компашку Жи, - кого ещё нет? Соловьинова не поёт? Не заливается трелью? Вот и вы, пока баба не пришла, заткнитесь, а то голова с утра болит.
- У нас продавщица в овощном Наташа, я как назвала её Лена, так не могу перестроиться, - не желала утихать Кулькова, - раньше она меня поправляла, теперь только улыбается. Может, на самом деле нас должны были звать по-другому?
- Мои девочку хотели, - едва слышно поделился Маевский, но тут всё было ясно. Он прекрасно представлял Мику в красном платьице с накрашенными губками, подведёнными глазами. Он легко двигался по номеру, кружился на одной ноге, посылал воздушные поцелуи. Это я для тебя танцую, Тушкан, сорви с меня платье. Потом он бился в припадке, а Сторис прижимал ложкой его язык, навалясь на дёргающиеся тонкие руки. Тише, милый, да я знаю, что кругом виноват, но ты сейчас делаешь больно только себе.
- А ты убьёшь ради меня? - вырвала его из кошмарных фантазий Алтуфьева, чёрные ноготки схватили душу.
- Не вопрос, - Елдаков потянул косячок, зажмурился, какое-то видение не понравилось ему, он отмахнулся, будто тяжёлых ленивых мух отгонял, - всё равно будущее - дерьмо.
- Как хочется увидеть двадцать второй век, - раскрыл мечту всей жизни Погода, - Это же возможно? Я девяносто девятого года.
- Дитя трёх веков! - обрадовался Бессмертный, похлопав паренька по плечу, - вот кто поведает миру о нас!
- Нет, не дотянешь, - скептически оценил такую возможность Жи, - поддавать надо меньше. Ты вообще, кто по жизни?
- Надеваю картонные щиты: "Заходи за деньгами!" - Погодин рассказывал охотно, слова быстро сыпались наружу, не то что трёх веков, трёх минут им было много, - а дело в том, что там огромный процент. Паспорт у тебя отберут, деньги выдадут с вежливой улыбочкой, "всегда рады помочь", скажут, да только после опохмела сам этим деньгам не рад будешь.
- Хорошей Погоды, - сыронизировал Сторис, - тогда и работа в радость, и обсуждение на природе.
- У тебя ведь тоже сегодня?
На лице Василины чернела глуповатая улыбка, они глядели на него, будто прощаясь. У меня же только обсуждение, хотелось ему закричать им. Не хороните меня раньше времени. Но все уже, казалось, махали руками, пыльные ладони отбрасывал ветер, наполнял песком.
- У кого бомбит? - Жизнерадостный снисходительно улыбался, оглядывая сегодняшних жертв.
- У тебя бомбит, - привычно огрызнулась Кулькова, но зубы сейчас лишь легонько коснулись чужих слов и скользнули, не успев ничего зацепить. "Наверное, она любит Стукова, - почему-то подумалось ему, - давно, ещё с лохматого семинара, вот и ждёт постоянно от него поддержки, а не издёвок".
- У вас тут вонь, как в туалете на автовокзале, - морщилась вошедшая Гриневицкая (упавшая ложечка Жиолковского сработала), - окно открыть влом?
- В этом городе я больше не чувствую войны, а значит, пора валить, - проговорил Шустов, - Чух-чух, поезд выбивает дух. Вы уж без меня тут. Сами окно открывайте, сами выбрасывайтесь.
- Если кому не нравится наш город, у нас есть ещё неплохой вокзал, - заметил Гудалов, - я могу сказать, как лучше добраться дотуда, из окна, поверьте, не самый близкий путь.
- А давайте все дружно туда пойдём, - бабочкой взвился Андрейчук, но никто его не поддержал. Устали, даже выбираться на завтрак было лень. Даже Лейзгек не в такт приятелю отрицательно покачал головой.
- Приходит время, когда уже избегаешь шумных компаний и начинаешь любить сосиски, - пробурчал Жи, - иногда действительно лучше перебздеть, зато потом по полной освежиться. Чё, Шустов, увидимся на следующий год. А я уж с тобой на протест в Икею хотел выйти.
- До тех пор, пока девушки будут ценить деньги, цыпки, кальеру, - отмахнулся Харлампий, - мы бесполезны. А если мы ноем, надо ходить не с красным флагом, а с носовыми платочками, таких я не заимел.
Долбик опять хныкал и размазывал сопли по лицу. Его утешали все подряд, однообразные гудения сами напоминали нытьё.
- Ну ка, ну ка, - примазалась к нему Василина, - кто тут нюня? Вот уж от Жизнерадостного не ожидала!