- Скоро уже чух-чух! - фыркал Аги Рашидович, - Абаро я домой поедет! Что в пути увидит, про всё напишет!
- Про добрых, душевных немцев-то обязательно, - буркнул Акимушка Яковлев, косясь в сторону Шишигиной.
- Не хочу паровозик чух-чух! - отмахивался от них Долбик, но они сейчас сами не знали, чего хотят, и ничем ему не могли помочь. Даже попсовая песня, вечно, казалось бы, играющая из чьего-то улётного утюга, съёжилась и замерла, верно на телефоне кончилась зарядка.
- Домой полетим! Ту-ту! - тыкала ему растопыренными пальцами в глаза Кулькова, - Уже скоро.
- Не хочу ту-ту! - упрямо пробубнил Жизнерадостный.
- Не хочешь ту-ту? - удивлённо протянул Стуков, - тогда тебя атата отсюда. В воскресенье истекает срок жизни на этой планете. Надо срочно искать хотя бы какой-то астероид.
- Вам тоже кажется, что мы здесь чего-то не закончили? - Сторис не верил, что все они вдруг забыли о Самолётове, что любой город, пусть даже Гориславль, может уйти в прошлое, сравняться с землёй, будто и не было его на свете, - Меня что-то здесь держит, понять не могу.
- Но у нас у всех уже куплены билеты, - развёл руками Бессмертный, - менять нам их никто не будет. Сколько на твоих золотых? В главный зал пора бы уже, а у меня тельчик опять разрядился.
- Я часы потерял, - вздохнул Елдаков, - наверное, та девка из обслуги спёрла, что пиджак мне принесла.
- И как она? - шёпотом проговорил Шустов, чтобы Алтуфьева не слышала, - стоит часов?
Тот неопределённо поводил рукой.
- Зато пиджак целый. С чем-то прощаешься ради обретения чего-то, - подбадривал приятеля Харлампий, - пуговичка-то на века теперь в память въелась, не отпадёт. Нобелевку в этом пиджаке получать поедешь.
- Смотри! Аскарбина! - радушно воскликнул Коля Стуков, готовый обнять даже дьявола, если он появится на пороге, - Ложечка-то не зря упала, наверняка зажигалочка с ней, огонёк будет. Что, Сашка?
Она глядела на них выпученными глазами, что-то жестикулировала, но прошло немало времени прежде чем она выдохнула отчаянное:
- Подобедова!
- Что? - выражение лица Сашки не предвещало ничего хорошего, - Что?
- Зарезала! Людочку нашего зарезала!
Людочка стоял у окна, спина была обмотана полотенцем, по стеклу медленно скатывались капельки.
- Что ж ты не поёшь, - бросил ему Сторис, - отходную, погребальную песнь. Мы все собрались. Пора.
- Уббивают, уббивают, - бубнил Кули-гули, хотя его никто и пальцем не тронул.
- Живой ваш похотинец, - не оборачиваясь, проговорил он, - думали, не будет больше новых слов, прописей, рюкзаков, ореховых настоек? А их и не будет. Всё. Достало. Она яблоко разрезала без спросу. Я никого насильно не заставляю себя любить, понятно?
- Людочка...
- Людвиг Ван, - буркнул Людочка, - обращайтесь уважительно!
- Ну, если Людочка уже начал протестовать, то с этим миром явно что-то не то, - удивился Стуков, - полный бульбулёт!
Где Подобедова? Побежала искать бабра?
- Весь наш язык - это только десяток новых слов, - голос местного донжуана дрожал, теперь он нисколько не был похож на роскошный сладковатый бас Шаляпина, - как только их мы съедаем, как куличики, нас снова начинают атаковать "какдела" и "чмоки". Беда человека в том, что ему приходится жить в нескольких веках одновременно, копаться на грядках, в перерывах посылая сообщения в воцап. А здесь века сошлись, и места для многих не нашлось.
- Здесь кровь я такое не переношу, - бубнил Кули-гули, механически дёргалось веко, - поднялась его бровь, а под нею не глаз, а кровь, оказалось любовь не узреют пришедшие вновь...
Но никому сейчас не были нужны стихи, пусть даже супергениальные. Елдаков приводил в чувство Соловьинову, несостоявшаяся убийца упала в обморок при виде капелек крови на половинке яблока. "Кажется, все детские фото на сегодня кончились", - подумал он и направился к выходу.
- Сторис!
Он обернулся, чтобы в последний раз увидеть тёплые, виноватые глаза.
- А Влади-то сейчас поди "Кушать подано" говорит.
- Ага, - отозвался он, - или господа почивают. От каждого из нас остаётся пара реплик, даже когда мы уходим.
Он шёл, перенимая звуки улиц, в нём шумели автомобили, ёжилась сигнализация, визжали перематами подростки. "Хей, Кити!" - не отзовётся, не выйдет навстречу, не помашет приветливо рукой. Привет! Пойдём со мной, может, хоть на один день я уберегу тебя. Но он понимал, что день пройдёт, и его тут уже не будет, а она останется и другим "гостям этого чудесного города" будет предлагать себя, забыв о вчерашней истории в Инстаграме.
Туман прилипал к мозгам, не отмыться, не сбросить тяжёлые влажные капли. Бетонные плиты... чёрт, забор, которого вроде тут не было в прошлый раз. Забибикали сзади, как только он вышел на проезжую часть.
Надо было двигать через переход. Бегом, бегом через дорогу. Сторис увидел на миг своё удивлённое лицо, когда он осознал, что может взлететь над гундящей однообразной трассой. Убегает земля.
"Он перебежал на жёлтый свет, - бросилось ему в голову, - он был на волоске, ещё малость дрогнул бы и порвался, вольфрамовой нитью в лампочке".
Жёлтым глазом мигнуло солнце и ушло из него, перезревшим светом скользнув напоследок по груди. "Красное сейчас польётся оттуда", - подумал Сторис, но он был уже на другой стороне и обгоняющие свою скорость машины были ему не страшны. Бежит далеко-далеко, без оглядки далеко-далеко...
Он не ощутил сердца внутри себя, оно опало, выбилось из груди, стукало в нижних позвонках. "Вот так вот и умру", - бросилось в голову, но страшно не было, он понимал, что сделал в этой своей жизни что-то. Написал роман. Гаденький, плоховатый, полный противоречий, но пара слов там цеплялась друг за друга и жгла, от этой пары слов ему до сих пор не было покоя. Неужели, этот роман в самом деле о нас? И я его не могу дописать потому, что этого со мной ещё не случилось.