- Он объявил в фейсбуке, что завершил писать стихи, - вспомнил Каракоз, пытаясь найти запись на телефоне. - Вот же вчера у него читал.
- Ага, он это каждый год говорит, - отмахнулся Стуков, досадливо морщась, - все охают, уговаривают его ещё подумать, а тот только рукой машет, а то говорит, что надо уступать дорогу молодым, так время идёт, а он уступает, уступает да всё никак уступить не может, проказник. Молодые стареют и умирают, а он в ресторане каберне посасывает да ухмыляется.
- Может, кто за вином вниз в ресторан сбегает? - Сухарь стукнулся башкой о ножку кровати, но словно и не заметил этого, лениво почесался, и снова засопел, пряча сознание в тяжёлый, пьяный сон.
- Пора бы, - совещались Самолётов с Бессмертным. - Как будет зваться этот набор? Гориславль, урожай восемнадцатого года.
- Да? Как мы будем себя называть? Корифеи? Полюбасы? Литгорийцы, - Стуков сбился, губы его по инерции продолжали двигаться.
- Литгузюки, - отчеканил Сторис, голос его вырвался поперёк всех, остальные разбивались о безжалостный звон его фраз. - Мы будем литгузюками - это факт. Об этом уже написано в моём романе.
- Это точно, - поддержала его светленькая девчонка, кажется, из детской группы, - кто не читал - посмотрите. Эта встреча у него уже описана. Некоторые слова - ну точь в точь!
- Что ж выходит, Вика, он провидец? И что мне стипушку дадут в его романе?
- На такие мелочи он там не разменивается, - улыбнулась Вика, почёсывая русые волосы, припоминая сюжет. - Но могу сказать точно, ты не умрёшь, там вообще никто не умрёт.
- Фуу, скукота, - зевнул Людочка, - хочу кровищщи, сдохнуть хочу от большой любви. А что предлагают? Литературные задницы - вот как нас называют. Подобедова, слышала?
Он похлопал девушку по попе, одобрительно хмыкнул, слизнул с подушки оливку, глаза его наглые, звериные стремились спрятаться в узкие разрезы платья. Подобедова сделала вид, что обиделась, легонько хлопнула Людочку по рукам, тот осклабился, показав жёлтые редкие зубы.
- А если все двести штук писателей сюда придут, номер треснет? - Сторис обнаруживал каждое мгновение в комнате новые черты, новые морщинки, номер съёживался от того, что в него шли и шли, не оглядываясь, мало кто находил нужного человека, но всё равно оставался, падая в толпу, кашляя, подхватывая хрип. Тяжело было вынести вынужденное одиночество, места не было даже для того, чтобы затвориться в себе.
- Мы в последнюю ночь ещё здесь соберёмся, кто раньше не уедет, - обещал Бессмертный, сигарета потеряла запах, вдыхая, он кашлял людьми, впитывая воздух каждого, - вот тогда всех соберём, обкуренных, бухих и обдолбанных, долой стены, тишину и приличия!
- Устроим непотребный бум! - вторил ему Людочка, оглядев номер и поняв, что красивеньких девочек здесь прибавилось. Подобедова получила ключи от номера и растворилась среди прочих, чтобы хоть немного привести себя в порядок и подготовиться к похотливой обезьяне.
- Может, посоветуете какие стимуляторы? Что лучше? - бездомный Акимушка хотел уже побыстрее съехать с катушек, чтоб очнуться в своём законном номере. На него наступали, даже не извиняясь и не здороваясь, наверное кто-то с прошлых семинаров его и подзабыл.
- На меня всё действует одинаково, - неохотно отозвался Бессмертный, вдохнув уже потерявшие запах веточки вербы. - Что соль, что насвай, что колёса. Каких-то новых ощущений я уже давно не испытывал. Может, кто чё новое посоветует? Акимушке-то, братану, мне никогда колёс не жалко.
- Колёса, колёса, - закивал Людочка, ущипнув за попу незнакомую девочку из новых с татухой пламени на обнажённом плече. Тонкая струйка слюны нежно скатывалась с плеча по руке.
- Бибика, - прогудел Жизнерадостный, видимо припомнив сегодняшнюю дорогу из аэропорта.
- Он пьян, уже только подумав о вине, - объяснил Стуков, зашептав Сторису пропахшие коньяком слова, - в прошлый раз мы его напоили, так он потом вообще разговаривать разучился. Смотрит на нас, открывает рот, губы в болячках шевелятся, а вместо звуков бульканье какое-то. Перепугались мы страшно, думали, вдруг в башке у него что повредилось. А в этом году смотрим - живой! И даже разговаривать снова научился.
- Замолчишь тут с вами, - похлопал Жизнерадостного по плечу Шустов, - соскучился я, камрады! Вроде и видимся часто на тусах всяких, вроде и знаю прекрасно, когда каждый срать садится, а всё равно встречаю вас и себя заново открываю, словно и не было меня до вас, пацанёнок сопливый бегал с красным флагом, двух слов не умел связать.
- Поэт - это постоянное гниение организма, - лениво промямлил Кули-гули, слипшиеся комочки соли лежали на покрывале и напоминали о родном озере, - но если умело перекладывать перегной, то из любого из нас может что-то получиться, откуда бы мы ни были.
- Ага, если заморозков не случится, - Самолётов выдохнул тяжёлый табачный запах, - многие тут и рады продолжать гнить, да только уже и нечему. То, что осталось, уже нам не принадлежит.
- Слушайте гениальный стих! Девочки писаются в трусишки! Мальчики нервно курят в сторонке! - орал Шустов, слова глохли в человеческой тесноте, - Кульбако! Ту нашу холостяцкую про бульмени! Зачти.
- А стоит ли? - засомневался Мишка, - говно ведь.
- Думаю, стоит, - рассудительно провозгласил Самолётов, - пусть слушают и представляют то, что их ждёт после возвращения. Когда нас разделяет даже общага, уже и на кухню выходить не хочется, чтоб что-то приготовить.
Кули-гули вынесли на руках в центр номера, поэт не прочь был и читать стихи с рук, да только сил в этих руках уже не было. "Разжирел, скотина", - буркнул Бессмертный, не находя заветной бутылочки и кривясь. Слушать стихи без горячительной поддержки он не мог. Тварьковский метался по всему номеру, опустевшие бутылки виновато созванивались. "Испорченный телефон, - повторял шёпотом Сторис, - бутылки устроили испорченный телефон". Но если ты пуст, к тебе тут вряд ли станут прислушиваться.