Бульон внутри? Какая радость!
Кусаю и - бульон внутри!
Баранья или бычья сладость,
Ко вкусу детства я привык!
Я поздно прихожу с работы
И заливаю кипятком
На пять минут, и ужин - вот он!
С бульончиком внутри притом!
- Могу поспорить, что ешь ты только эти бульмени, - расхохотался Бессмертный, смачно облизнувшись.
- Терпеть не могу, - признался Кульбако, - мне каждый месяц дают по пачке бесплатно. Так все родоки и знакомые криком кричат - жри ты их сам, они ж без мяса! А я морщусь, но варю: еды то никакой в доме нет.
- Жену завести не пробовал? - сощурила накрашенные глазки Алтуфьева, - разнообразил бы свой рацион. Смотря какая попадётся, повезёт, сможешь ещё и добавки попросить.
- Ага, ещё жену кормить, - отмахнулся Кули-гули. - Я всего лишь мелочь русской поэзии. Но в трамвае ты ведь не будешь давать крупные купюры. На жену я ещё не накопил.
- У нас фестиваль рожи, а все загрустили, - Людочка отлип от новой девчонки, имя которой скользнуло и пропало среди прочих, - что, никого не издали? Никто за год не запомнился?
- Голубая радуга, - буркнул Жи, - два крупных московских издательства её издают. Когда такое было?
- Как, как? Голубас? - не понял Каракоз, повернувшись к Самолётову, - Не понял ни хрена.
- Вроде было у кого? - пожевал губы Бессмертный, - дождь вспоминал радугу, такая вроде херь.
- Дождь вспоминал меня, точно было, - равнодушно бросил Гришка, - у Ненашева, он в пятом году здесь был.
- В прошлом году издали розовую радугу, - неохотно пробубнил Жиолковский, - видно кому-то зашло.
- ЛГБТ - модная тема, - подмигнул Сторису Шустов, - я бы сам прислал, но не могу писать такое. Противно.
- Я бы написал, - лениво бросил Самолётов, - да я бы всё, что угодно написал, задыши это, зашевелись во мне. Пусть идёт мода куда подальше. Я бы и про нас написал, если бы знал, что мы такое.
- Ты в этот раз довольно спорную вещь прислал, - помялся Стуков, - не знаю, могут прокатить.
- А мы ведь вышли из возраста, когда все нам жопу целовали, - Гришка пустил по кругу новый косячок, - я теперь взялся за то, что не написать не мог. Что вот тут в груди у меня болит, пусть изъедено червями, покрыто плесенью, но ещё болит. И после обсуждения не пройдёт, но я хотя бы перед собой буду честен.
- Что ты хотел сказать, - сощурился Шустов, - они у тебя обязательно спросят, ответишь им ничего я вам говорить не обязан.
- Летов! А ты с чем? - обнаружил его Бабин, пьяные глаза цеплялись за его бороду, скользили по волосам, боялись прямого взгляда, - Всё как у людей?
- Мой роман ещё пишется, - неохотно проговорил он, - это что-то постоянное, неуловимое, мне кажется, что он пишется и сейчас уже без меня. В общем доступе у вас только отрывок.
- Ну ка, ну ка, - неизвестно откуда у Шустова оказался ноутбук, покрывало взметнулось, сейчас он сделает палатку из одеял - это будет для них проход в прошлое. - Вот он роман нашего Летова. Чёрт, много букав. Ох ты, какие люди на первых страницах! И ведь боцман знает об этом! А ведь тут у нас и весь Советский Союз на паре листочков! Калмыки, буряты, башкиры...
- В военной тайне у Гайдара была похожая ситуация, только там ребята разных национальностей попали в пионерский лагерь, - Вика, похоже, прочитала его роман, хотя семинар у неё был другой, детский.
- Вот кто доживёт до конца? - подмигнул ему Бессмертный, - Делаем ставки? Кто из нас?
- Так, что уже обсуждаем? - недовольно поморщился Каракоз, - косячок в этот раз прошёл мимо него, и он сердился.
- А чё ещё делать, - пожал плечами Акимушка Яковлев, которому и деваться-то было некуда, Шишигина, округлив глаза, слушала, как Людочка развёл на отношения француженку, номер был на запоре.
- Мир с каждым годом ссыхается, становится меньше, - прикусил косячок Гришка, он вроде и говорил со Сторисом, а вроде и нет, взгляд его скользил, не задерживаясь ни на ком, - дырка, в которую ты, поджав плечи, скукожившись червячком вполз в литературу, теперь не годна даже для того, чтоб дышать. Твой сейчас, как ты думаешь, крутой, масштабный роман уйдёт, истает, если от него пара строчек и уцелеет, то тебе повезло парень.
Вдруг краем глаза он заметил знакомый образ. Юлька? Борм... Бормо... Слова корчились на обломках его безобразного от любви дыхания. Косячок к нему не приходил, но воздух здесь дурманил и так, оставляя ощущение чего-то пережитого, десять раз уже написанного и переписанного.
- Наша задача - соединить социальное и экзистенциальное, - вещал Самолётов. Сторис не мог собрать в голове разных персонажей, у него и Шустов мог говорить языком Самолётова, сбиваясь на лохматых, непричёсанных словах.
- Чё? - пучил бесцветные глаза Сухарь, уже не понимая, где реальность, а где прячется его сон.
- Ну то, как ты жрёшь, с тем, как ты думаешь, соединить, - разъяснил Шустов, постучав по башке.
- Аааа, - отмахнулся Сухарь, пуча водянистые глаза, - так бы и говорил. Я-то думал, невесть что.
- Он думает, - хихикнула Василинка, ища поддержки у Сториса, но смех не хотел приходить к нему, таился в горьком коньячном духе. Они побегут за новой бутылкой. Этот тяжёлый комок, оставшийся с прошлого года, надо проглотить, иначе он снова выворотится наружу.