Этот удар — личный.
Ради этого я работал годами.
Проникнуть в главный дом так просто — нужно лишь использовать отрубленную руку одного охранника для того, чтобы активизировать сканер отпечатка пальца.
Двойные дубовые двери распахиваются, заманивая меня в роскошное пространство особняка, они словно руки матери приветствуют возвращение своего сына домой с войны.
Моя мать.
Я рассеянно пробегаю пальцами по кулону, что висит у меня на шее. Кожа податливая и мягкая, как масло. Месяцы носки трансформировали объект во что-то ощутимое, гибкое и достойное моего прикосновения. Мне приносит удовлетворение прикосновение к остаткам хрящевой ткани, ощущение пластичности под пальцами. Перестаю поглаживать кулон, когда касаюсь пальцами большого брильянтового гвоздика в проколе мочки. Она всегда была такой гордой и тщеславной сукой. Ношение богатства давало ей ложное чувство власти. Эта власть теперь принадлежит мне. Я забрал её у неё.
Я всё у неё забрал.
Захожу в роскошную прихожую, попутно пряча последний уцелевший кусочек женщины, которая меня родила, под свободную ткань футболки. Я готов к сражению, мой топор в одной руке, а десятидюймовый охотничий нож «Бусси Батл Мистрес» (прим. марка ножа), который я нежно называю «Мисси», в другой.
Величественный дом устрашающе молчалив.
Ни одна душа не приближается ко мне, никто не пытается остановить неизбежную резню. Всё это ощущается слишком легким. Возможно, это просто мой счастливый день. А возможно, нет. Давайте выясним.
Я не заморачиваюсь маскировкой и направляюсь по парадной лестнице, следуя по пути старых воспоминаний. Мне было не больше пяти или шести, когда я был здесь в последний раз, но здесь всё так же, как и в моих детских воспоминаниях, — расположение этого огромного дома выжжено в моём мозгу.
Я прохожу многочисленные двери, мои тяжелые ботинки громко стучат по полированным полам, прежде чем я останавливаюсь перед хозяйскими покоями. Я знаю, что за этой дверью экстравагантно украшенная комната, с канделябрами и изысканным убранством, мебелью в стиле Людовика XIII. Показная попытка замаскировать грязь.
Я не сомневаюсь, что апартаменты такие же роскошные, какими я их и запомнил, даже за всё ещё закрытыми дверьми. Мои глаза сразу же останавливаются на всём этом, а ноги начинают двигаться до того, как мозг догоняет движение тела.
Он там. Я могу чувствовать его, это ощущается под моей кожей.
Я могу ощущать его толстые пальцы, проникающие в моё юное тело. Я могу обонять его дорогой одеколон, пока он смешивается с его потом и капает в мои глаза.
Страх здесь нежелателен. Я уже не тот мальчик, я — ангел смерти.
Движение позади избавляет меня от этих нежелательных мыслей, и я оборачиваюсь, поднимая оружие, — мои руки готовы нанести удар.
Прихожая позади меня заполняется обнаженными телами. Мужчины, женщины и дети — все согнаны к выходу двумя женщинами в униформе служанок. Более старая из двух останавливается как вкопанная, как только понимает, что я поймал её в поле своего зрения, и она смело притягивает руками двух маленьких детей к своим бокам, используя их тела как свой шит.
— Вы здесь, чтобы убить всех нас?
Я поднимаю голову, игнорируя её вопрос и оценивая язык тел детей, которыми она прикрывается.
Их тощие тела все в синяках и не трясутся от страха. Они были обучены повиноваться, привыкли думать, что их жизни им не принадлежат и что их тела — это просто сосуды для удовольствия других.
— Возможно, им лучше быть мертвыми? — я двигаю своим топором перед детьми позади неё.
— Нет! — этот неистовый ответ заставляет её притихнуть, и я поднимаю свои брови в знак сомнения. Насколько я знаю, она — добровольный соучастник. Женщина задирает подбородок и бесстрашно смотрит в мои глаза, её пристальный взгляд быстро опускается на ухо моей матери у меня на шее, которое выскочило из-под выреза футболки.
— Они достаточно настрадались, позвольте мне позаботиться о них, — умоляет она.
— А откуда мне знать, что ты сделаешь так, как говоришь?
Она немного медлит, не уверенная в том, что позволит правде слететь с её губ, прежде выпрямляет спину и смотрит мне прямо в глаза. Я вижу сочувствие и силу в её взгляде.
— Потому что я знаю, кто вы. Вы — Генри. Я спасла вас однажды. Позвольте мне сделать то же самое для них.