Один мужчина лет под пятьдесят с залысинами, которые он пытается скрыть с помощью зачёса, и с животом, который висит над его поясом. Его сообщник слегка моложе и менее громоздкий, чем его коллега, его резкие черты образуют зловещую косую ухмылку, когда он наотмашь бьёт одну из девочек за невыполнение указаний надлежащим образом. Рукой он мучительно тянет её за длинные тёмно-рыжие волосы, выворачивая её тонкую шею, прежде чем рычит что-то ей, а затем плюет ей в лицо.
Удовлетворив себя, он решительно отпускает её, и рыжая девочка резко падает вниз, приземляясь на руки и колени. Быстро исправляется, она начинает поднимать разведённые бёдра девочки, связанной у ее ног. К ее тазу привязано нечто, по своей форме представляющее член абсурдно огромный, вдвое большее обычного члена среднего размера, с широкой выпуклой головкой. Никто не выберет использовать его для удовольствия, только один размер указывает, что его единственная цель — причинять боль.
Я заставляю себя смотреть, как рыжая тыкает своими бедрами напротив голых половых органов другой девочки. Размер вещи, приставленный к её стесненному входу, и дрожание её ног, выдают страх. Мои глаза устремляются к склонённому лицу девочки. Её глаза закрыты, лицо белое, её разум отстранён от всего, что вот-вот произойдёт с её юным телом. Её маленькие груди покрыты золотом, как и у всей остальной собственности здесь, но краска не скрывает кровь, сочащуюся вниз от её сосков, куда, похоже, она была укушена. С каждым толчком бёдер другой девочки её маленькое тело содрогается, но её черты так ни разу и не дрогнули. Я настолько поглощен её лицом, что практически упускаю момент, когда худой мужик хватает рыжую девочку снова. Его рука сильно дергает её за волосы, и маленькая девочка вскрикивает от боли. Другой рукой он хватает её за горло и трясёт, жирный мужик сбоку от него улыбается от удовольствия. Затем со зверской силой, он резко бьёт её в живот, сгибая её тело пополам и отшвыривая прочь. Ужасный член, привязанный к её телу, жестко подпрыгивает у её туловища, когда маленькое тельце падает на пол. Жирный мужик смеется от треска её голого позвоночника, ударяющегося об пол.
Он ржет от того, что только что наблюдал за девочкой не старше тринадцати или четырнадцати лет, которая пыталась вы*бать другую девочку немногим старше ее, устройством, созданным, чтобы нанести вред, и потерпела неудачу. Он смеётся, поскольку её отбросили как хлам, и нездоровый блеск наполняет его глаза, когда дохлый мужик приближается к рыжей с ножом.
Даже если Кал у моего бока с опущенным в пол взором, она по-прежнему может ощущать, что моё тело готовиться напасть.
— Нет.
Одно слово выходит из мягких губ и просит меня сохранять спокойствие.
Обращение, которое я вот-вот проигнорирую, так как я вижу, как худой мужик заносит руку, что держит нож, готовый нанести удар.
Я знаю, что мои действия поставят Кал под угрозу, но я неспособен сдержаться. Я не буду стоять здесь и наблюдать, как маленькую девочку выпотрошат передо мной.
Как только мои мышцы сгруппированы и готовы к атаке, замечаю размытое движение, удар, и появляется незнакомец из тени у бока тощего мужика. Он не разговаривает с тощим, не велит ему остановиться, вместо этого с реакцией быстрой, как вспышка, он утихомиривает его, ломая запястье.
Эхо крика тощего раздаётся в кроваво-красной комнате, и всё же никто не приходит ему на помощь. Жирный мужик делает несколько осторожных шагов прочь от своего сообщника, прижимаясь к стене, чтобы избежать внимания незнакомца. Тощий поспешно отскакивает назад, практически спотыкаясь о связанную девочку в его ногах, его сломанная рука крепко прижата к груди. Его рычание, когда он угрожающе орет на незнакомца, не является ничем большим, чем позёрством, попыткой сохранить лицо, зная, что он из его лиги. Он, может быть, и способен поставить маленькую девочку на колени, но этот незнакомец превзойдет его.
Я продвигаюсь ближе к мужчинам, пытаясь уловить обмен словами, желая узнать, кто этот незнакомец и почему он остановил эту сцену, когда в равной степени испорченные действа, происходят повсюду в этой комнате.
— Остановись, — шепчет Кал, когда тянет меня за руку, останавливая мои движения. — Он один из Королей, — так спокойно добавляет она, что я думаю, что я ослышался.
Как будто зная, что мы говорим о нём, незнакомец поворачивает голову и смотрит прямо на меня. Его стальной взгляд сталкивается с моим, его знакомая челюсть напрягается от узнавания.
Он знает, кто я.
И я знаю его.
Мужчина из парка с дочерью.
Второй сын, рожденный последней Леди Реншоу.
Джеймс Реншоу.
Брат давно почившему Генри.
Прежде чем я могу сделать движение к нему, мои инстинкты кричат на меня потребовать его как трофей, он разворачивается, кивает русскому, который, как кажется, появился из ниоткуда, а затем уходит.
Ушёл.
«Следуй за ним. Убей его. Покончи с этим», — требует мой Дьявол. Но опять же, ангел сбоку от меня останавливает меня.
— Время уходить, — шепчет Кал.
Я оглядываюсь назад на тощего, его шея теперь сжата в мясистой хватке русского, когда он практически вытаскивает того из комнаты через боковую дверь. Жирный мужик практически обоссался от облегчения, что его оставили в покое, а мои глаза улавливают двух молодых девочек, к которым присоединились ещё две. Они развязывают обеих: рыжую от устройства вокруг её талии, другую девочку от веревок вокруг рук и тела, и выводят из комнаты.
— Мы должны уйти, пока можем, — настаивает Кал ещё раз, и в этот раз я её слушаю. Я слушаю, потому что впервые это кажется вечностью, и я озадачен моей потребностью развернуть бойню.
Джеймс Реншоу или Джеймс Купер, как бы, бл*дь, он сейчас не называет себя, заслуживает встретиться с «Мисси». Он вверху списка пятерых, кто умрёт до падения «Королевства», но другой голос внутри меня хочет получить ответы, а не только кровь.
Кто я, бл*дь, такой, если ищу слов прежде крови?
Генри.
НЕТ. Я — Грим.
Я жнец.
Я радуюсь смерти других.
Я служу финальному правосудию.
И я наслаждаюсь этим.
Я — Грим.
Генри давно мертв.
Глава 13
Калия
Тот мужчина — один из Королей — что-то значит для Грима.
Я распознала это в его противоречивых эмоциях.
Он хотел убить его.
Он хотел узнать его.
Он боролся с собой и с бурей чувств, что бушевала в его разуме. Это было очевидным по судорожным движениям и по тому, как он практически спотыкался, когда мы покидали зал демонстрации. Грим всегда грациозен, даже тогда, когда, скорей всего, его контроль ускользает. Он как пантера — элегантная, вышагивающая с гордым видом, и одновременно такая смертоносная.
Но, прямо сейчас, он дерганный, неспокойный, брошенный в течение бурных вод, едва цепляющийся за то, кто он и кем хочет быть. То, как он держится за меня, это уже не владение, а якорь надежды. Он использует меня, чтобы сдержаться, и я охотно принимаю эту роль.
Всё меняется, когда мы приближаемся к коридору, ведущему к выходу.
— Я дам Вам за неё миллион евро, — голос с акцентом взывает к нашим спинам, когда мы приближаемся к входной двери, прихожая перед нами пуста, даже ранее встретившего нас русского здесь нет, чтобы засвидетельствовать наш уход. Грим останавливается и напрягается — я чувствую это. Я ощущаю, как к нему возвратился контроль, как его тело напряглось из-за голоса. Рукой он сжимает мою ладонь один раз, прежде чем отпускает, чтобы развернуться и встать лицом к мужчине, который ранее подходил к нам около барной стойки.