— Убери свои грёбаные глаза с моего стола, — рявкает Люк, его занудный взгляд впивается в меня, а губы сжимаются в тонкую линию при виде моей усмешки.
— Что? Тебе не понравились зеньки французишки? Я думал, что ты оценишь свидетельство моей продуктивности и самообладания. Я никого не убил, — гордо заявляю я, прежде чем подхватить рукой оба глаза, обожая ощущения от их движения в моей ладони. Их текстура как у маленьких твёрдых шариков из мяса, теперь, когда соки высохли, и я кладу их обратно во внутренний карман моего костюма. Перед тем, как сесть, я скидываю пиджак с плеч и вешаю на спинку кресла.
— Мы должны обсудить Джеймса Реншоу, — заявляю я, переходя прямо к сути, теперь, когда продемонстрировал свою забаву.
Губы Люка едва дергаются, ублюдок подавляет улыбку, прежде чем произносит:
— Я недавно говорил по телефону с мистером Купером, — его глаза сужаются, когда он продолжает. — В отличие от тебя, того, кто был слишком занят всю ночь объятьями со сломанным трофеем, у меня был не только продолжительный чат с твоим недавно обретённым братом, но также Коул подкрепил фактами всё то, чем он поделился со мной.
Он долго смотрит на меня, прежде чем продолжает:
— Он проверил его, Грим. Всё, что выяснил о нём Коул, и то, чем он поделился с нами, только подтверждает это. Мужчина, может, и внутри «Королевства», но он медленно делал свои ходы в течение последних нескольких лет и знает всё их слабости.
— Да мне по х*й. Он — Реншоу. И он умрёт.
Люк даже не вздрагивает, когда я бью своим кулаком по столу от расстройства, мои ноги испытывают зуд от потребности встать и бежать назад в ебучий центр Парижа и выслеживать этого ублюдка.
Когда Люк удовлетворён вновь уделённым ему моим вниманием, он смотрит непосредственно в мои глаза и произносит:
— Как и ты, брат.
Я вытягиваюсь в струну, стол прижимается к моим бёдрам, кренится и опрокидывается.
— Я никогда не был Реншоу, — рычу я сквозь сжатые зубы, показывая на лицо, как будто он не может лично убедиться в моём уродстве. — У меня есть шрамы, доказывающие это. А что есть у этого ублюдка? Ах, да, деньги, власть и приоритетное место за столом.
— И мертвая жена с сыном, — вставляет он в конце моей тирады.
Мои кулаки остаются сжатыми по бокам, моё тело трясётся, борясь с потребностью резать, вредить и убивать.
— Ты знаешь это наверняка?
— Да. Джеймс держал их в тайне от ваших родителей, но твоя мать выяснила и с помощью своих связей заплатила «Королевству» огромную сумму, чтобы наказывать его за это. Пощадили только его дочь — утешительный приз, если можно так выразиться, или больше похоже на козырь, чтобы удержать его в узде.
— Так как он стал Королём? Ты понимаешь, на сколько, бл*дь, всё это нелепо звучит? — я игнорирую острую боль в своей груди, фантомную боль от того, что такой нечестный человек может утверждать о потерях.
— Просто. Он сделал для ваших родителей больше денег, чем они когда-либо зарабатывали раньше, и ты понимаешь, что это своего рода подвиг, зная, насколько отвратительно богатыми они были. Он соединил их ферму с «Королевством», разводил их собственность, посылая им сотни за сотнями мужчин, женщин и детей, прежде чем купил их доверие и быстро продвинулся в их рядах.
— Я знал, что он был слишком хорош, чтобы быть правдой. И вы, блядь, доверяете ему? Человеку, признавшемуся в поставке рабов «Королевству»?
Люк пожимает одним плечом, поднимая ручку со стола перед ним и пропуская её через пальцы.
— На мой взгляд, что они оставались на ферме или что их продавали «Королевству» — они, в любом случае, покойники.
— Ты — бессердечный ублюдок, ты не такой, как Коул. В действительности, иногда я задаюсь вопросом, почему ты позаботился помочь ему свергнуть Алека Крэйвена, — я выплёвываю слова как пули, прицеливаясь каждым в его жизненно важные органы, надеясь на прямое попадание.
Он встаёт и наклоняется ко мне. Его движения — откровенная угроза.
— Я помог ему свергнуть Крэйвена из мести — чистой и простой. Но, как оказалось, у твоего кровного брата сердце кровоточит так же, как и твоё. Видишь ли, он, возможно, и продал сотни «Королевству», но выкупил вдвое больше прямо перед их носами, да так что они никогда об этом и не узнают.
Я моргаю, отказываясь воспринимать его слова.
— Да, правильно, Грим. Джеймс Реншоу спас больше людей, чем ты, Коул и я вместе взятые. Вот откуда я знаю, что ему можно доверять.
Это не может быть правдой. Как он смог сделать это? Нас трое, в нашем распоряжении огромные ресурсы, и всё же он — этот человек, который обоссал все наши попытки правосудия и заставил нас выглядеть жалкими в сравнении с ним?
Люк впивается в меня взглядом как будто я только что назвал его дураком, как, кажется, я и сделал, прежде чем папки, на обложках которых я до этого показывал глаза француза, и вытаскивает пачку документов и фотографий.
— Это его виноградник в северной Италии, — он начинает бросать изображение за изображением на стол, показывающие следующие сцены: маленькие деревянные дома, мужчин и женщин, работающих среди виноградных лоз, детей, собирающихся в небольшую местную школу, и улыбающиеся лица людей, когда они выжимают виноград голыми ногами. Это идеально и поэтому так невероятно для меня, это должен быть фасад для чего-то зловещего.
— Это реально, Грим. Всё проверено. Вино, которое они там производят, завоёвывает награды, а те, кто хочет уехать, чтобы построить жизни в другом месте, свободны уйти. На винограднике даже есть местный пластический хирург, который лазером убирает их метки и любые шрамы. Не говоря уже о врачах, преподавателях, психологах и так далее, у него они есть. Всё это заставляет выглядеть то, что мы делаем в «Хантер Лодж», незначительным.
Я глазею на фотографии, пробуя найти свидетельство обмана или злоупотребления, но я вижу только надежду. Она присутствует на лице каждого мужчины, женщины или ребенка, смотрящего на меня с глянцевых бумажек.
— Те две юные девочки из событий вчерашнего вечера уже направляются туда. Он рассказал мне всё об этом инциденте. Он знал, что ты вмешаешься, поэтому сам вмешался и спас твою шкуру. Ему какое-то время известно, кто ты, Грим. Когда ты показался вчера вечером, он знал, что пришло время объединить наши силы и покончить с этим раз и навсегда.
Я пытаюсь, но все равно не способен поглотить всё это, когда раздаётся стук в дверь, и один из людей Люка заходит в комнату.
— Женщина вышла из дома. Она сказала, что идёт на прогулку. Вы хотите, чтобы я остановил её?
— Она не пленница и свободна перемещаться, — отвечает с улыбкой в голосе Люк. — Хотя, я бы не хотел, чтобы она ушла слишком далеко и потерялась. Возможно я пойду и помогу прекрасной леди и…
— Не заканчивай это грёбаное предложение. Никто не помогает Кал, кроме меня.
Я разворачиваюсь, опрокидывая стул на пол, и вылетаю из комнаты, плечом отодвигая человека на выходе, как-бы-его-на-хер не звали, убийца номер Один, Два или Три — они все похожи.
— Передавай Калии мои наилучшие пожелания и поблагодари её за то, что держала тебя на коротком поводке вчера ночью, хорошо? — взывает Люк к моей спине. Прежде чем я поворачиваю налево вниз к прихожей, я показываю ему неприличный жест, не оглядываясь назад. Ублюдку повезло, что я не отрезал его язык.
Снаружи солнце пробивается сквозь облака, бросая яркий свет на влажную траву. Этот говняный старый сельский дом и смежный дом выглядят практически симпатичными в очищающем солнечном свете. Можно практически забыть о гниющих деревянных конструкциях и кратерах, заполненных грязью на подъездной дорожке. Практически.
Я осматриваюсь и вижу медленно уходящую от дома Кал. Она приближается к загону слева от меня. Она выглядит по-другому сегодня: волосы завязаны сзади, на ней одеты простая футболка лимонного цвета и джинсы. Я никогда не видел её в чём-то не белом, только вчера вечером на ней был тот черный кусок дерьма, что они заставили её одеть, я стыжусь признаться, что это заставило мой член дёрнуться. Сегодня она похожа на правильную девочку, направляющуюся на прогулку по сельской местности, хотя эфирный воздух всё ещё следует за ней, её шаги такие осторожные и изящные, как и всегда.