Люк бросает косой взгляд на меня. Его рот сжимается в тонкую линию, когда он проходит мимо меня и заходит в другую комнату. Джеймс остается снаружи, терпеливо ожидая меня, пока я приближусь к пункту программы, который служит только для того, чтобы ещё больше раздражать меня, пока он, в конечном итоге, не получает моё сообщение и отворачивается, следуя за Люком, исчезая в приглушенно освещенном пространстве.
— Грим, прекрати играть в игры и заходи, нахер, сюда, или я воспользуюсь своим пистолетом и испорчу тебе забаву, — зовёт Люк, скука звучит в каждом его слове.
Мои руки подергиваются, мой Дьявол ревёт внутри, требуя свободы. Он чует гнев, смешанный со страхом, что струится через эту открытую дверь, и прежде, чем я понимаю, что мои ноги двигаются, я уже там, стою в дверном проёме, поглощая открывающийся вид передо мной.
Люк опирается о дальнюю стену, не спуская глаз с Джеймса, который стоит перед сидящим на обычном металлическом барном табурете мужчиной.
Ну, в общем, это не потому что он желает добровольно сидеть на месте, а потому что он к нему привязан. Его тело согнуто пополам, его туловище вровень с его бёдрами и обе его руки сильно привязаны к ногам, которые в свою очередь привязаны к табурету. Положение неудобное, табурет неравномерно сбалансирован, и любое малейшее движение приведёт к его падению. Существует стимул для него, чтобы не упасть, поскольку табурет, на котором он сидит, стоит на толстой, но узкой деревянной доске, которая перекинута над большим контейнером, глубиной примерно в три фута (прим.: около 1 м) и заполненного водой. Если мужчина пошевелится слишком сильно, он, скорей всего, зашатается и упадёт вместе с табуретом туда, и тогда неизбежно утонет.
Умно. Чертовски, бл*дь, умно. И мне интересно, как долго Джеймс держал его раскачивающимся здесь.
Я подхожу к краю заполненного водой контейнера, и мужчина с кляпом во рту совершает едва уловимое движение, чтобы посмотреть на меня. Его глаза горят от гнева, впиваясь в меня взглядом наполненным обещанием неприкрытой угрозы: «Я собираюсь, нахер, убить, тебя, когда выберусь отсюда». Ага, как же, приятель. Я улыбаюсь, обнажая зубы, и чувствую, как моё травмированное лицо морщиться от этого движения.
Форд Кеннеди — это дар мне в подарочной упаковке. Чего не хватает, чтобы сделать этот подарок идеальным, так разве что большого красного банта.
— Он весь твой, — улыбается Джеймс из-за Кеннеди, зарабатывая приглушенное рычание от связанного мужчины. — Просто позволь мне рассказать тебе немного о Кеннеди, прежде чем ты начнёшь.
Связанный мужнина рычит более мощно, его тело двигается, слегка раскачивая табурет на четырех ножках. Звуки затихают, но его пристальный взгляд остаётся зафиксированным на мне, и я подмигиваю ему.
— Кеннеди… — продолжает Джеймс, даря привязанному человеку похлопывание по заднице, пока представляет его, раскачивая табурет в процессе, — …был Королём примерно десять лет. И это время он лично убил больше двух сотен мальчиков, поскольку у него не было согласных взрослых мужчин, только маленькие мальчики, не имеющие возможности протестовать. Да, всё правильно. Он отрезал им языки, прежде чем затрахать до смерти, буквально.
Руки выкручивает от испытываемого мной зуда утопить ублюдка. Нет, это будет слишком легко. Я сначала сдеру шкуру с подонка, а затем утоплю.
— О, и он стоит приблизительно сто двадцать восемь миллионов, сотню из которых он заработал на своих акциях «Королевства». Так что, он не просто больной пи*дюк, он очень богатый больной пи*дюк. Но хорошая новость в том, что он уже завещал свою империю мне, если раньше встретиться с создателем, и я хотел бы рассказать ему перед свидетелями: как я рад приобрести ещё один виноградник на юге Франции с его щедрой помощью.
Джеймс отходит назад, а затем направляется в заднюю часть контейнера, чтобы встать около стены рядом с Люком.
Я наклоняюсь вперед, сделав головой ныряющее движение, чтобы хорошенько посмотреть в лицо Форда Кеннеди, прежде чем спрашиваю:
— Жена, дети?
Конечно, мистер Форд не может ответить мне, но Люк радостно снабжает меня информацией.
— Никого. Все концы обрублены, и поэтому Джеймс предложил его как оливковую ветвь. Ты хочешь, чтобы мы остались здесь, пока играешь, или нам следует оставить тебя в одиночестве?
Глаза Кеннеди впиваются в меня, и я уверен: если я вытащу кляп, у него будет много чего сказать, так что я просто делаю это. Вытаскиваю из ножен моего ремня с инструментами маленькое лезвие и разрезаю на толстой ленте, что закрывает его рот, линию точно в том в месте, где его губы.
— Ты многое получишь, — незамедлительно выкладывает он. Его сухой рот спотыкается в словах. — Ты можешь забрать всё, каждый последний цент, если ты убьёшь эту е*анную-крысу-предателя прямо здесь и освободишь меня.
Я выпрямляюсь и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Джеймса, который смотрит на меня, ожидая увидеть, как я отвечу.
Медленно, я поворачиваюсь обратно лицом к Кеннеди Форду, мужчине, чей рот всё ещё заклеен лентой. Этот классный вид, идеален для…
— Высунь свой язык, — гаркаю я, зарабатывая вздрагивание и раскачивание его табурета.
— Ч-что?
Я усмехаюсь ему, опираюсь рукой на стену контейнера, моя другая всё ещё держит нож.
— Я сказал, — медленно изрекаю я, так чтобы не было никакой ошибки в понимании моих слов. — Высунь. Наружу. Свой. Бл*дь. Язык.
Он уставился на меня, его заклеенный лентой рот раззевается несколько раз, прежде с хлопком закрывается.
Я медленно из стороны в сторону качаю головой.
— Какая жалость, я пытался попросить вежливо, я улыбаюсь, прежде чем в один прыжок оказываюсь на краю контейнера и со всплеском приземляясь в холодную воду, которая доходит от моих колен до середины бедра. Мои свободные ручки хватают Кеннеди за связанные руку и ногу, и я тяну его и табурет с доски в воду. Я позволяю ему уйти на дно боком, прежде чем использую свой рукав, чтобы вытереть воду, что забрызгала моё лицо. Я склоняю голову набок в сторону Люка и Джеймса, а затем сгибаюсь в талии и окунаю руку в воду, чтобы схватить и вытащить Кеннеди за волосы. Когда в конечном итоге, я вытаскиваю скользкую голову ублюдка из воды. Он задыхается как золотая рыбка на холодном полу.
— Итак, давай попробуем ещё раз. Высовывай свой мерзкий, гнусный, сраный язык.
А упрямый мудак крепко закрывает свой рот, он тяжело дышит через нос, как бык перед матадором. Ага, ну, в общем, у меня, может, и нет красной тряпки, но я раскрашу всю эту ё*аную комнату красным к тому времени, когда я закончу с ним.
Я бью его, используя край контейнера, чтобы удерживать на плаву его голову, а основание табурета болезненно зарывается в мои голени и дарит мне как раз достаточно возбуждения, чтобы сделать эту следующую часть даже ещё более приятной. Проворными пальцами я срываю ленту с его рта, липкая задняя часть прилипла к его губам, заставляя выглядеть их так, как будто какой-то грязный придурок спустил на его лицо. Он задыхается от удивления, а я захватываю рукой его челюсть и сильно сжимаю вокруг, мои пальцы погружаются в полости его щёк, его рот не в состоянии оставаться закрытым, от боли он невольно открывает рот шире. Пальцы другой руки я погружаю в его рот и вытаскиваю сочный толстый розовый язык. Всё это занимает всего секунды, и его сладкие булькающие крики далеко и громко разносятся эхом, когда я отрезаю его язык одним движением запястья. Лезвие перерезает мясо как масло, и восхитительная дрожь скатывается вниз по моему позвоночнику.
Глаза Кеннеди закатываются, когда он хрипит и задыхается от своей крови, но я не могу допустить, чтобы он случайно умер, когда мы только начали. Я заставляю его наклонить голову набок, табурет перемещается под водой и сильнее втыкается в мои ноги, но этот дополнительный дискомфорт ничто. Не тогда, когда у меня есть этот мужчина с бегущей кровью из его открытого рта, которая окрашивающей холодную воду вокруг нас в симпатичный розовый цвет.