«Бл*дь, я никогда не видел никого красивее».
Одним пальцем я мягко очерчиваю её бровь, оставляя полосу крови на её нежной коже.
Её веки трепещут и открываются от моего прикосновения, и я всасываю дыхание, когда вижу их ярко-голубые глубины. Она смотрит на меня, не шелохнувшись. Взгляд этих глаз причудливого цвета проходит прямо сквозь меня. Её зрачки не расширены, ни разу не двинулись, они никогда не двигаются, они просто такие. Если бы я не ощущал её грудную клетку, поднимающуюся и опускающуюся напротив моей, я бы мог поклясться, что эти глаза принадлежат мертвецу.
Хотя она не мертва. Она жива, и когда её маленькие тонкие руки пробегают по моей груди и вокруг шеи, я клянусь вернуть жизнь в эти глаза. Я клянусь на крови, что разлилась вокруг моих ног, что её глаза никогда больше не увидят боль.
С этим молчаливым обещанием я вкладываю свой нож в ножны и широкими шагами выхожу из комнаты, оставляя за собой кровавые следы ботинок.
Она утыкается в мою грудь, её голова лежит всего в миллиметрах от трофея, который я взял у моей матери, и с нею в моих руках я не нуждаюсь в получении большего.
Эта потребность насыщена, поскольку я знаю, что эта девушка в моих руках — мой главный трофей.
Глава 2
Грим
— Немедленно позовите гребаного Дока! — реву я, когда направляюсь в «Хантер Лодж», удерживая в руках свой драгоценный трофей.
Всю поездку я вел машину как маньяк, подталкивая «Кадиллак» за его возрастной предел. Девушка растянулась у меня на коленях, мешая управлять автомобилем. Любого другого человека я бы положил на заднее сиденье, не заботясь о том, переживут ли их коматозные тела такую жёсткую поездку. Но я не мог сделать этого с ней. Несмотря на то, что её слабое тело обмякло, как только она потеряла сознание спустя лишь несколько минут после того, как мы покинули собственность Сэра Майкла, я противился тому, чтобы отпустить её. Я продолжаю вести машину, одним глазом следя за дорогой, другим — за ней. Одной рукой я держу руль, пока другой прижимаю её обнаженное, окровавленное и избитое тело к своей груди.
Она пахнет как солнце и только что скошенная трава. Этот аромат овладел моими чувствами и выгравировал отметку на поверхности моего взбудораженного и, как правило, возбужденного мозга, посадив ряд диких цветов в растерзанном и бесплодном пейзаже. «Как может человек, весь покрытый мерзостью, пахнуть как летний день?»
Анна выбегает из двойных дверей «Лоджа». Доверенная экономка Коула Хантера теперь управляет роскошной недвижимостью, заполненной слабыми жертвами пыток и надругательств.
— Отнеси её в библиотеку, — командует она своим мягким голосом, пока оборачивает мягкое одеяло вокруг выставленного напоказ тела девушки, подворачивая ткань вокруг неё настолько хорошо, насколько она может, поскольку я отказываюсь даже на дюйм отстранять её от себя.
— Я разбужу Дока, — добавляет она, а затем мчится обратно в «Лодж», оставляя меня глазеть на девушку в собственных руках.
В жилище Коула полную неделю работает медик, две медсестры, а также есть целый ряд психотерапевтов по вызову. Это совсем не то, чего вы ожидаете от недавно воскресшего нового главы «Багряного Креста», человека более могущественного, чем те, кто управляют Европой и остальной частью Западного мира.
Делая осторожные шаги, я поднимаюсь по каменной лестнице и прохожу через внутреннюю прихожую. Справа от меня двойные двери библиотеки, они широко распахнуты и ожидают меня. Окидываю взглядом комнату, я постоянно в состоянии боевой готовности, а с этой неизвестной девушкой в моих руках я особенно осторожен. Мой пристальный взгляд останавливается на плюше кроваво-красного дивана, достаточно большого, чтобы вместить полдюжины людей, он полностью заполнен диванными подушками, а большой вязаный плед перекинут через спинку.
Мои руки, более нежные, чем я когда-либо мог представить, что они могут быть такими, бережно размещают девушку на подушках, подкладывая их ей под голову так, чтобы она была надёжно укутана в их мягкой колыбели. Я замечаю плед, висящий на спинке, быстро подхватываю его и укутываю в него её тело, закрывая её ещё одним слоем защиты. Мне плевать на кровь и грязь, покрывающие её кожу, которые, вероятней всего, испортят всё, к чему прикоснутся.
— Грим, — голос прерывает мои размышления, я медленно поворачиваю голову, чтобы встретиться лицом к лицу с его владельцем.
— Коул, — отвечаю я, не беспокоясь о том, чтобы что-то ещё произнести, полный решимости удостовериться, что каждый дюйм кожи этой девушки защищен от взгляда любого. Не то, чтобы Коула это заботило. У него есть его собственная сломанная кукла, чтобы заботиться, несмотря на тот факт, что Фей никоим образом не сломана. Эта сука Крэйвен сильнее, чем множество мужиков из тех, что я встречал. Однако она теперь принадлежит Коулу, и он доказал, что будет защищать её ценой собственной жизни. Это было тем, что как я полагал, никогда не увижу, — Коул Хантер, влюбленный в шлюху Крэйвен, но это другая история.
— Кто она тебе, Грим? Я никогда не видел, чтобы ты так беспокоился о жертве.
Я слышу, как он проходит дальше в комнату, и инстинктивно выпрямляюсь, используя большую часть своего тела, чтобы спрятать девушку от его внимательного взгляда.
— Не беспокоюсь — просто жду Дока, — отвечаю я в ответ на его любопытство.
— Тогда почему ты защищаешь её, брат? — надавливает он ещё раз, заставляя меня сорваться, мои кулаки сжимаются. Я никогда не хотел идти против Коула Хантера, моего брата, хоть и не по крови, но по связи, но я пойду, если он будет и дальше давить.
— Я же сказал, что она — никто, — выдавливаю я сквозь зубы, по-прежнему находясь спиной к нему. — Я никогда раньше в своей жизни не видел её. Скорей всего, она умрёт в течение часа. Я забрал её из дома Форестера. Всё сделано.
— Ты взял Форестера сам? — неверие слышится в его словах. — Какого хрена, Грим, я же сказал тебе — ещё не время. Я приказал тебе не делать это одному, — гнев вытесняет неверие, сильнее понижая тембр его глубокого голоса, превращая в тот, который некоторые могли бы интерпретировать как предупреждающее рычание животного. Но я не воспринимаю его как угрозу. Я слышу в нём вызов.
Смело разворачиваясь на ногах, чтобы быть лицом к нему, мои кулаки сжимаются по бокам, руки дергаются от неудержимой потребности причинить вред и увидеть кровь.
— Я просто сказал, что дело сделано, — заявляю я своим собственным предупреждающим тоном. — Форестер — лишь оболочка и остатки жира и костей. Я перерезал его глотку и оставил на полу его же студии, и даже не отрезал его червивый член в виде сувенира. Теперь ты счастлив? Или я должен выдать тебе полную версию? Тогда ладно: сначала я замочил ублюдка в домике охраны. Он был слишком занят, смотря какого-то круглолицего придурка на YouTube. Каждый раз, когда камера наводилась на тушку придурка или сиськи жиртреста, парень из безопасности сжимал свой паршивый член так, как будто пытался убить гребаную штуку. После того, как я приколол его к креслу, воткнув кинжалы в его оба глаза, я убедился, что взял его другую руку, чтобы открывать все сканеры отпечатков пальцев на воротах. Затем…
— Достаточно, — ревёт он, двигаясь вперед, пока мы не оказываемся нос к носу. — Я отдал тебе прямой приказ, Грим. Ты снова не подчинился мне, подвергая опасности не только себя, но и любого невинного в том доме, — он вперивается в меня взглядом в течение целых двадцати секунд молчания, прежде чем прикрывает их со страдальческим вздохом.
— Что, если бы кто-то из «Багряного Креста» выжил и видел тебя?
— Их не было, и они бы не смогли, — прерываю я.
Его глаза быстро распахиваются.
— Что, если бы ты провалился?
Коул никогда не показывает слабость в виде эмоций. Помимо гнева — только гнев и случайный взрыв ярости, Коул — беспристрастный, надменный, хладнокровный и холодный. Но сейчас в его глазах что-то ещё. Эта слабая эмоция, но, тем не менее, она там присутствует. Страх. Сопереживание. Сострадание. Забота. Всё из этого из-за меня.