– Беги от них, Этель…
Она горько усмехнулась.
– Я не могу убежать.
– У тебя еще есть время, беги от них, Этель…
– Но куда я убегу? – Этель смотрела в темную воду.
– Беги от них, Этель, иначе они разорвут твое сердце…
Этель хотела ответить, но голос запел, тихо, чуть слышно, как пел ей когда-то в детстве, когда она боялась темноты и не могла заснуть. Этель упала на колени, по щекам потекли горячие слезы.
– Прости меня… – прошептала она. – Прости меня, пожалуйста…
– Я прощаю тебя… Я всегда тебя прощу… Я всегда буду с тобой…
– Этель!
Наваждение рассеял громкий голос, отразившийся от стен грота. Этель резко вскочила и обернулась. Солнечный свет очерчивал высокий силуэт. Лица не было видно, но Этель узнала Мадога.
Возвращение с небес на землю… неужели лорд Востока пришел убить ее своими руками, когда понял, что его затея не удалась? Этель выпрямилась и усмехнулась. Ну давай, Мадог, ты вырастешь в моих глазах, если сделаешь это сам.
Лорд Мадог видел ее лицо и не без удовольствия отметил, что перед ним не Канцлер Эльте, застегнутый на все свои многочисленные пуговицы, а именно Этель.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Ты один? – ответила она вопросом на вопрос.
– Да.
– Что ты здесь делаешь? – Этель отошла в тень.
Ей непривычно без брони непроницаемого Канцлера, понял Мадог и улыбнулся.
– Приехал за тобой. Надеялся, что ты здесь, а не под водой в пещере на берегу.
– Ну надо же какая забота…
Мадог вдруг все понял и рассмеялся. Хотя почему ему так смешно? На ее месте он подумал бы то же самое.
– Нет, Этель, это не моих рук дело. Это обычная дурость монахов, подъем по лестнице – это испытание, которое преодолевает каждый паломник на острове Мор.
Этель отрывисто и резко рассмеялась.
– Интересно, почему я об этом никогда не слышала?
– Потому что никто никогда не говорит о том, что происходит с ним на острове Мор.
Этель поджала губы. Поверила. Может быть.
– Как ты попал сюда? Я не видела тебя на лестнице.
– В прилив можно подплыть с другой стороны острова и спуститься в Храм с утеса.
Повисла тишина. Мадог решил, что эта игра ему надоела.
– Пойдем наверх. Тебе нужно согреться.
Можно подумать, у нее есть выбор… Этель неуверенно посмотрела в черную воду, но ее гладь снова стала идеально ровной. Может быть, ей просто почудилось? Она пошла к Мадогу.
На то, чтобы подняться наверх, у них ушел почти целый час. Этель шла с трудом, то и дело ей приходилось останавливаться, иногда она спотыкалась. Мадог пытался ей помогать, но Этель отталкивала его руку. Ее мысли путались, в ушах то и дело звучал голос, который она слышала в Храме моря, каждое движение Мадога она воспринимала как попытку сбросить ее вниз. К концу подъема ей казалось, что она спит и видит бредовый сон.
На вершине утеса оказалась ровная площадка, посреди которой возвышался обелиск, обернутый ржавой якорной цепью, на вид такой старой, что казалось, будто она рассыплется в труху от дуновения ветра. Чуть в отдалении стояли несколько хижин, Мадог повел ее к одной из них. Она уже настолько устала, что позволила взять себя под руку. Во сне же не умирают, подумала она, так что если даже он убьет меня, то все это будет не по-настоящему… Медленно, почти волоча негнущиеся ноги, она брела за ним. Внутри было тепло, горел огонь, в хижине было почти пусто: стол, несколько стульев и стоящие около стен грубо сколоченные кровати.
– Это для паломников, – объяснил Мадог, но Этель не поняла его слов.
Она легла на одну из коек и отвернулась к стене. Через несколько минут она почувствовала, что Мадог накрыл ее одеялом.
– Я тебе снилась? – вдруг спросила она, потому что во сне можно спросить все, что ты хочешь.
– Нет, – ответил Мадог, – мне снился Канцлер Эльте.
– Канцлер Эльте… – прошептала Этель, свернулась клубком под одеялом и провалилась в сон.
Когда она проснулась, за окнами была темнота. Этель осторожно обернулась – пустую комнату освещали яркие отблески пламени очага. Несколько мгновений ушло у нее на то, чтобы понять, где она находится. Так было всегда, когда она засыпала в незнакомом месте. Интересно… Этель поднялась, сделала несколько бессмысленных шагов, потом посмотрела на стол и увидела на нем сверток. Это что еще? Она подошла к столу, внутри свертка оказался копченый окорок. Этель посмотрела на него, и только тут поняла, как хочет есть. Она жадно запихивала в рот куски мяса, когда услышала за спиной тихий смех Мадога. Этель тут же резко отодвинула от себя сверток, вытерла рот рукавом, и только после этого обернулась. Мадог стоял, прислонившись спиной к двери, и улыбался. Этель улыбнулась в ответ. Хотела, чтобы получилась светская улыбка Канцлера, но вместо этого улыбнулась преданной забвению на долгие годы улыбкой Этель Штайн. Мадог сел за стол.
– Ну вот мы спасены, – произнес он, – одни на пустом острове, и здесь до нас уж точно не доберутся наши дорогие слуги, друзья и соратники. Неожиданный отпуск, Этель, не так ли?
– Жаль, впечатления останутся не слишком приятные, – парировала она.
Мадог пожал плечами. Он достал из-под стола бутылку вина, открыл ее и протянул Этель.
– За чудесное спасение?
Этель села, сделала глоток и вернула бутылку Мадогу, тот тоже выпил.
– Спасибо, что нашел меня, – голова безумно гудела, слова давались с трудом.
– Не за что.
Некоторое время они молчали. Интересно, какое наказание полагается у морских монахов за распитие спиртных напитков на острове Мор в обществе женщины?
– Прости меня, – вдруг сказал Мадог.
– Что? – Этель резко обернулась, голова начала кружиться.
Мадог сидел, подперев голову рукой, и смотрел на нее. Этель вдруг заметила, что у него дрожат губы.
– Нет, – она покачала головой. – Мы не будем об этом разговаривать.
– Почему?
– А зачем? – Этель усмехнулась. – Ты совесть хочешь облегчить, Мадог? Так я не священник, я не исповедую.
Мадог кивнул.
– Хорошо. Но я должен знать, почему ты не вернулась обратно.
– Обратно? – переспросила Этель. – Обратно в Штайн?
– Да.
Этель громко и резко рассмеялась.
– Как я могла вернуться? Опозоренная? С клеймом на лбу? Чтобы люди плевали в сторону дома моего отца?
– И что ты сделала?
Внешне Мадог был совершенно спокоен, Этель вдруг захотелось взять бутылку вина и разбить о его голову. Она уставилась на горящее пламя в очаге. Огонь всегда ее успокаивал. Она должна быть спокойна. Жаль только, голова продолжает кружиться, и мысли путаются.
– Я пошла в Горд, – медленно ответила она. – Я не понимала, что это за место. Мне казалось самым разумным пойти в какой-нибудь большой город, где меня никто не знает. Когда живешь в таком месте как Штайн, где две улицы и двадцать домов, с трудом представляешь что это такое: сначала идти два месяца вдоль дороги, прятаться ночью в лесу и воровать еду на фермах, а потом прийти в огромный город, где каждый норовит наброситься на тебя как дикий зверь. Знаешь, к тому времени, как я дошла до Горда, иллюзий в моей жизни уже почти не осталось.
Мадог внимательно смотрел на нее.
– Почему ты пошла пешком? – спросил он.
– В смысле? – Этель сделала еще один глоток из бутылки. – А мне нужно было отрастить крылья и полететь? Я больше не знаю бесплатных способов передвижения. С тех пор ненавижу ходить пешком: даже если ехать две минуты, то буду ехать в экипаже. Кстати, идеально подходит для истории вечно больного Канцлера. Мне даже притворяться не нужно.
Этель заметила, что пальца Мадога стиснули край стола так, что костяшки побелели. В голову пришла забавная догадка: видимо, Мадог тогда все-таки оставил ей деньги, просто она их по какой-то причине не получила. Если бы получила, то не было бы этих страшных лет нищенства и унижений. А может быть, ей перерезали бы горло на первом же постоялом дворе. Да какая теперь разница…
– А потом ты встретила Лазаря?
Ну хоть не стал оправдываться, что все-таки оставил эти чертовы деньги. Понял, что толку от такого разговора не будет.
– Не сразу. Через четыре года.