— Начнем, — важно кивнул он собранию.
Когда стих хор голосов, дружно читающих «Открывающую» суру, сидевший по левую руку халифа Абу-аль-Хайджа первым подал голос:
— Во имя Всевышнего, милостивого и милосердного! Неужели племя таглиб станет свидетелем моего унижения, о повелитель?
Вот как. Кто бы сомневался — наглый бедуин станет не только требовать подачек, но и упрется намертво в деле нерегиля. Кому же охота уступать должность главнокомандующего, а самое главное, положенного главе войска жалованья?
— Объяснись, о Абу-аль-Хайджа.
— Дошло до меня, о повелитель, что твои советники, — тут ибн Хамдан подарил колючим взглядом толстые морды Фадла ибн Раби и неожиданно вспотевшего Бакра ибн аль-Зейята, — желают тебе зла, а всем правоверным погибели!
Бакр вскочил, взмахнув рукавами:
— Как тебе не совестно лгать в маджлисе верующих, о поедатель колючек и горьких плодов колоцинта!..
— Уймись, ты, сын торговца маслом!
— О правоверные! Доколе мы будем терпеть в столице бесчинства этих шакалов из пограничья?!
Главный вазир тоже вскочил и присоединился к перепалке, а следом заорал Харсама ибн Айян, военачальник аль-Мамуна. Среди общего гвалта и крика Аль-Амин посмотрел на брата: Абдаллах сидел прямо перед ним и, опершись локтем на колено, спокойно жевал травинку. Поймав взгляд халифа, аль-Мамун вопросительно поднял брови — мол, чего желаешь? Мухаммад лишь грустно улыбнулся.
— …А ты, кто ты такой, о сын погибели?! Твоим противником был плут-разведенец, горшечник с торговой улицы!..
Ага, добрались до подвигов старого Харсамы. Справедливости ради нужно сказать, что тот мятежник не был горшечником, и войско он подобрал хорошее…
Неожиданно в собрании раздался голос человека, хранившего до сих пор молчание:
— Почтеннейшие.
Сказано это было негромко, но оравший до того Али ибн Иса услышал слова отца и тут же тихо сел на свое место. Пытавшийся его перекричать Харсама ибн Айян озадачился неожиданно прекратившимся спором и тоже замолчал.
— Почтеннейшие, — чуть настойчивее повторил Иса ибн Махан.
Вцепившиеся друг другу в полы халатов Абу-аль-Хайджа и главный вазир обнаружили, что на них молча смотрят остальные — и отпустили друг друга. Правда, с сожалением.
Подождав, пока в собрании воцарится полнейшая тишина, начальник тайной стражи и вазир почтового ведомства Иса ибн Махан тихо сказал:
— Почтеннейшие. Позвольте напомнить, что солдатам Абны жалованье не выплачивается уже более полугода.
Со своей высокой подушки аль-Амин явственно видел, как толстый бритый затылок Бакра ибн аль-Зейяда покрылся испариной. Вазир, ведавший сбором налогов, всегда потел, когда речь заходила о казенных деньгах и выплатах. Говорили, что у него в доме девушки-рабыни спят на таких коврах и таких подушках, что их постыдились бы в лачуге рыбака. О размерах состояния Толстого Бакра в столице ходили легенды.
Ибн аль-Зейяд поймал взгляд начальника тайной стражи — и покрылся каплями покрупнее. Завздыхав, он, поминая имя Всевышнего, полез в рукав за новым платком — прежний уже вымок.
— В войске и среди горожан вот-вот начнутся волнения, — мягко продолжил Иса ибн Махан.
Теперь он смотрел на Абу аль-Хайджу. Отряды его бедуинов, расквартированные в квартале аль-Шаркия, сожрали всех местных овец — и принялись стервятничать в Кархе. А в квартале Карх издавна селились семьи Абны — солдат гвардии халифа, а также тех их них, кто вышел на пенсию, и их многочисленных потомков. На фруктовом рынке Карха в прошлую пятницу случилась кровавая драка. Один из бедуинов аль-Хайджи подхватил с прилавка дыню, а когда продавец потребовал с него деньги, со смехом отказался платить — мол, ему третий месяц не выдают жалования. За торговца вступились другие горожане. В результате похититель дыни и пятеро его товарищей были убиты на месте, их коней свели и тут же продали, а малую мечеть квартала взяли приступом, разломали кафедру проповедника и сорвали пятничную проповедь, требуя навести в городе порядок и прекратить бесчинства варваров из пустыни.
Вождь племени таглиб помигал, поскреб голову и принялся играть роскошной кисточкой икаля.
Иса ибн Махан легонько улыбнулся и продолжил:
— Что же нам остается делать в столь горестном и плачевном положении, о почтеннейшие?
Абдаллах аль-Мамун приобернулся к вазиру барида и выплюнул изо рта травинку. Аль-Амин с интересом наблюдал за обоими: они в сговоре или нет? Похоже, что нет, Абдаллах навряд ли научился за два года притворяться, как чистокровный парс. Он, похоже, действительно не знает, что думает Иса ибн Махан.