Лекарь с учеником переглянулись. И Садун твердо сказал:
— Я приведу тебе раба, о Джавед. И ты отдашь его малому аждахаку прямо на этом месте.
караван аль-Амина
Спал Мухаммад плохо, с перерывами, да еще и кошмары замучили — впрочем, халиф уже не помнил, когда хорошо высыпался последний раз. Сухой жгучий воздух Фейсалы рвал ему грудь, аль-Амин кашлял и мучился головными болями, из носа почему-то текло, даже хаммам не помогал. Местные лекари лишь разводили руками. Тоже мне, мудрецы, а гонору-то, гонору… Он их всех приказал бить палками.
А на Мухсине халиф то мерз, то покрывался испариной, гулкие удары ветра по полотнищам палатки заставляли его вздрагивать и вертеться под стеганым одеялом. В какой-то час ночи он обнаружил, что Джамиль не лежит рядом с ним на ковре, и от этого-то он и мерзнет. Попытавшись уснуть снова, аль-Амин провалился в какое-то сумеречное марево, из которого до него доносились голоса — и эти-то голоса и пугали его больше всего:
— Держите его крепче, крепче…
Ему то ли слышалась, то ли чудилась глухая возня — где? Просыпаясь, он напряженно вслушивался — но в уши лишь гудел ветер. Подняться, пошевелиться не находилось сил, бил озноб и сковывало странное, страшное оцепенение.
И снова злой, свистящий шепот:
— Зачем его? Зачем? Ничего еще непонятно, ничего еще неизвестно…
— Силат[5] его не хотят, не пустят, они его уже морочили, чуть до смерти не заморочили…
— Неважно! Вяжите его, крепче, крепче, рот заткните тоже, до места еще далеко…
— Не надо его туда волочь, неизвестно, что будет завтра, возможно, джинны не выпустят его живым!
— Мы уже обещали!.. Это всего лишь невольник!..
— А если мальчишка не выживет? Он слабый, глупый… Зачем давать лишнего?..
— А что плохого? На нем слюна, запах, семя — чего уж лучше?..
Кто «он»? Кто «этот»? Его, Мухаммада, что ли, они собираются тащить куда-то? Куда? Кто над ним разговаривал? Джинны?.. Скованный стылым ужасом, аль-Амин не имел силы двинуть даже пальцем, и из пелен кошмара сразу провалился в черный-черный пустой сон.
А наутро аль-Амин с трудом мог вспомнить тихое бурчание над самым ухом — правда, Джамиля он рядом с собой действительно не обнаружил. И после утренней молитвы не увидел. И не успел найти, потому что к нему подошел кошачьим шагом один из Джунайдовых мюридов и тихо сказал:
— Время, мой повелитель. Пора.
Аль-Амин пошел за ним как-то сразу, покорно, даже забыв испугаться. Только голова судорожно завертелась— вот интересно, а откуда они знают, что это то самое место? Кругом ничего не изменилось с тех пор, как они свернули с караванной тропы: те же причудливо обточенные ветром камни и глыбы ракушечника. Мотались под ветром колючие кустики, под ногами предательски зеленела травка. В голове и в скалах гудело — напор ветра крепчал, небо рассветало скорее красным, чем светлым.
За плоской длинной глыбой в три человеческих роста, не меньше, их ждал второй ученик шейха — тоже в сером, подтянутый и с почтительной улыбкой на лице. В одной руке он держал свернутый в трубочку лист желтоватой бумаги, в другой — большую заплечную сумку. Шедший рядом с Мухаммадом юноша взял свиток и развернул его. Порыжевшие чернила расплывались кляксами — хотя нет, пятнами. Пятнами, очень похожими на окрестные скалы. Тонкая красная линия вилась в проулках между чернильными кляксами причудливой формы, приводя к одной длинной и весьма широкой. Линия заходила в лабиринт довольно далеко и много раз поворачивала.
— Это что? — обреченно спросил аль-Амин.
— Это карта, мой повелитель, — мягко отозвался мюрид.
— Зачем мне карта? Разве меня не будут сопровождать?
Ученики шейха переглянулись. Приведший его вежливо поклонился:
— Увы, мой повелитель, Всевышний создал человека так, что он в состоянии исполнить лишь то, что в человеческих силах.
До Мухаммада стало доходить, что отсюда он пойдет в шайтан-паутину один. Без проводников. С картой, похожей на ученическую пропись слабоумного.
Мюриды шейха еще раз поклонились и помахали рукавами в сторону ближайшего монолита. От того уже отвалилась пара обнаживших мелкие ракушки желтовато-серых плит. Один скальный бок шел трещинами и сколами, весьма напоминавшими лестницу.
Забираясь наверх — а верх камня оказался неожиданно плоским — аль-Амин порадовался толщине подошв и прочности голенищ, попервоначалу так мучавших икры. Выбравшись на неровное каменное блюдце, он распрямился, огляделся, прикрывая ладонью нос и губы от секущего ветра, — и застыл, как в землю вмороженный.
5
Силат — род джинов, о которых, в отличие от маридов, ифритов, гул и кутрубов, практически ничего не известно.