Угу. Понятно, все понятно. Мучений нам не нужно. Мы будем поступать согласно обычаям и способам.
Нужно отвернуть ткань с головы. На лбу у него отпечаток сигилы. В сумке фляга с водой и кусок полотна. Смачиваем полотно водой и стираем печать, а потом…
Ой, шайтан… Ой, шайтан! Где та сумка?!
— О Всевышний, да что ж такое…
«ое…ое…ое…ое…» — эхом разошлось под черными сводами.
Чпок — ха-ха-ха…
Закусив губу — чтоб не дрожала — аль-Амин до боли сжал сцепленные пальцы. Думай, Мухаммад, думай…
Чпок — ха-ха-ха…
Что ж мне… И тут его озарило — капля! Здесь есть вода!
Очень хорошо. А уж ткань-то он найдет. Здесь, на… нем, ее много.
Ну что ж. Пора.
Нужно сделать это. Отвернуть ткань с головы.
Движение у него вышло резким — боялся все-таки. С покрова взвилась туча пыли. Он тут же расчихался.
— Пчхи!.. Пчхи!.. Пчхи!..
Чхи!..чхи!.. чхи!.. — эхо билось, гуляло и прыгало, мячиком для чаугана отскакивая ото всех поверхностей.
Зажав себе рот и прочихавшись наконец, аль-Амин уставился на то, что открылось после оседания пыли.
И чуть не упал на спину — от отвращения. В выморочном, дурном полусумраке ему помстилось, что голову нерегиля оплела паутина — серебристая и мерзкая, как пух плесени на сгнившем персике.
Приглядевшись, Мухаммад понял, что это никакая не паутина. Это еще один слой ткани. Тонкой прозрачной ткани, сплошь затканной серебром. Он взялся за отвернутый край толстого покрова-савана и осторожно потянул ткань с груди.
Шшух!.. Дохнув пылью, плотное полотно съехало с камня.
Прозрачная инеистая ткань покрывала тело с головы до ног, точно обрисовывая контуры. Профиль. Сложенные на груди руки. Ладони приподняты рукоятью меча. Длинный какой, ножны аж ниже колен заканчиваются. Да и нерегиль — длинный. Правильно говорили — он был высокий, этот Тарик.
Щурясь и всматриваясь, он попытался понять — дышит ли лежащий на камне. Серый сумрак играл с ним в прятки, зрение плыло и обманывалось текучей тенью и переливами серебра.
Зато, приглядевшись, аль-Амин увидел, что на кайме этого нижнего покрова — не просто узор, а надпись ашшаритской вязью. В дохлом свете письмен было не разобрать, но он догадывался — наверняка строки из Книги Али.
С благоговением поцеловав пальцы — да будет благословен посланник Всевышнего! — Мухаммад взялся за плотный от вышивки край ткани и медленно-медленно потянул ее с запрокинутого лица.
Пальцы почему-то дрожали. Он осторожно отпустил блестящую каемку — невесомая ткань легко вывернулась. Нерегиль лежал не в доспехах, а в белой — почему белой, кстати? ах да, конечно, Фахр ад-Даула считал себя Аббасидом, придворный цвет еще не сменился, — плотной одежде. Вглядевшись, аль-Амин понял, что этот белый сплошь заткан чем-то блестящим.
Ладони нерегиля еще закрывала ткань, рукоять меча торчала наружу — тигр, морда оскалена злобно. И впрямь можно поверить, что он живой, тигр этот. Россказни, конечно, но выглядит страшновато.
На горле лежала полоса сложенной вдвое ткани. Белой. Без следов крови. Горло ему чуть ли не до позвонков развалили, что там теперь? Рана?.. или… заросло?..
Остро торчал задранный подбородок. Аль-Амин вытянул шею, не решаясь сделать шаг в сторону, чтобы получше рассмотреть лицо.
Нет, так ничего не увидишь.
Превозмогая странное оцепенение, он все-таки переступил ногами. Ничего не хрустнуло, слава Всевышнему.
Чпок — ха-ха-ха… Капля. Капля за каплей.
У нерегиля лицо было не как у спящего, а как у мертвого. Совсем пустое, неживое. Не дрожала ни одна жилка — ни под веком, ни на виске. Аль-Амин понял, что ясно видит эти замороженные черты потому, что кожа и волосы нерегиля слегка светятся.
Над здоровенными закрытыми глазищами смоляным оттиском пропечатался пентакль в круге. Во весь лоб его приложили, однако.
Мухаммаду до смерти захотелось поднести палец к крепко сжатым тонким губам — дышит? не дышит? — но он не решился.
Чпок — ха-ха-ха…
Время шло.
Нужно было решаться.
Надо найти эту воду. Найти, где капает.
Эхо гуляло по всей пещере, но звук, похоже, доносился слева.
Чпок — ха-ха-ха…
Под подошвами снова захрустело. Непроизвольно обернувшись, аль-Амин выпустил сквозь зубы воздух — лежит тихо, похоже. Не шевелится.
Ему стоило больших усилий отвернуться от наполовину распеленутого неподвижного тела. А вдруг, когда он повернется спиной, тот ка-ак встанет!..
Лужицу он нашел, слава Всевышнему, почти сразу. В нее капало откуда-то из обморочной черноты потолка. Осторожно присев на корточки и то и дело оглядываясь — лежит ли? — Мухаммад окунул в колеблющееся зеркальце воды конец своего кушака. На руку ему жгуче холодно капнуло, он вздрогнул и почти вскрикнул. Тут же обернулся — ффуух. Лежит. Лежит неподвижно.