В обычное время в Нейверке не было никакой военной силы. В случае войны даже сторож маяка оставлял свое место, и остров оставлялся на произвол судьбы, ибо маяк мог оказать пользу только врагам.
На этот раз на острове был сильный отряд. Вильмс Брауман потребовал от гамбургского сената двадцать четыре солдат и спрятал их так искусно, что даже его помощник не подозревал об их присутствии. Они явились сюда прошлой ночью. Никто не видел и не слышал, как они прошли мимо самого Браумана, назначившего своего помощника на такие занятия, что тот не мог уйти с своего места.
Двенадцать солдат он спрятал на чердаке и двенадцать в подвале. Здесь они должны были просидеть двадцать четыре часа без всяких движений. Это было очень трудно сидеть в этих затхлых, переполненных людьми, темных помещениях, но солдаты не роптали, ибо сенат обещал выдать каждому хорошее вознаграждение, если это предприятие окончится успехом.
Жадный Брауман, для которого не было ничего святого, когда дело касалось корысти, ухитрился даже выхлопотать вознаграждение для его помощника, и сенат назначил последнему пятьдесят дукатов. Но Брауман совсем не думал делиться с кем бы то ни было. Он скрыл от своего помощника весь этот план и думал воспользоваться его вознаграждением.
Теперь он стоял у подножия башни и вглядывался в ночную темноту. Ветер гневно рвал его волосы и платье, а пена бьющихся о набережную волн брызгала ему в лицо.
Но он не отходил от своего места. Он поджидал того, которого он подкупил своими льстивыми словами и заманил его с адским коварством в расставленную ловушку.
Единственной его заботой было то, что Штертебекер, может быть, не придет. Море слишком сильно волновалось, и нужно было обладать необыкновенной храбростью и презрением к смерти, чтобы пуститься теперь по морю в легкой лодке.
Большим кораблем нельзя было пользоваться. Около острова море было не глубоко и большое судно совсем не сумело бы добраться к берегу.
Но он только напрасно беспокоился. Он слишком мало знал Штертебекера, если у него хотя бы на мгновение могла явиться мысль, что владыку морей могут удержать бури и волны, даже если бы ему пришлось пользоваться ореховой скорлупой.
На губах предателя появилась теперь демоническая улыбка, глаза торжественно засверкали. Он заметил на бушующих волнах небольшой парус.
Это может быть только Штертебекер. Никто другой не осмелился бы выехать в такую бурю.
— Он идет в ловушку! — шептал он. — Деньги уже мои. И не только сенатская премия! Богатые гамбургские купцы не откажут мне, с своей стороны, в вознаграждении за то, что я избавил их корабли от пиратов. Через несколько минут все решится.
— Вот как! он едет один без всякой защиты! Тем лучше, совсем не нужно было привести столько солдат, достаточно было бы трех, четырех человек.
Негодяй не мог подавить свою радость. Но он должен был овладеть собою и не выдать себя слишком рано. Штертебекер должен при высадке встретить честное лицо, озабоченное только за жизнь своего гостя. Он старался всеми силами придать себе такой невинный вид.
Ледка приплыла к берегу. Штертебекер опустил парус и выскочил на землю. С помощью Браумана он вытащил лодку на берег.
— Слава Богу, — сказал Брауман, подняв глаза к небу, — что вы не утонули в такой буре. Я уже боялся, что с вами случится несчастье. Никто бы не осмелился плыть в такую ужасную бурю на такой маленькой лодке.
— Мой друг, — беспечно сказал Штертебекер, ударив иуду по плечу. — Я уже пережил не такие бури. Если бы даже эта ореховая скорлупа потонула, я бы добрался к берегу вплавь.
Брауман схватился за голову, как бы в ужасе, и перекрестился от такого предположения.
— Никто, кроме вас, не осмелился бы пуститься в море при такой погоде, — повторил он еще раз.
— Вы хотите этим сказать, что Реймар фон Ритцебютель не приехал?
— О, нет, адмирал! Он уже ждет вас наверху в башне. Он ведь пришел с другой стороны. Вода между островом и материком значительно спокойнее, чем в открытом море.
— Так проведи меня к нему. Любопытно узнать, что гамбуржцы задумали против меня.
— Вы это сейчас узнаете. Следуйте за мной.
Брауман пошел вперед и, войдя в башню, заботливо запер дверь за собой и Штертебекером. Он хотел перерезать своей жертве всякую дорогу к спасению. Помимо этой двери нельзя было выйти из башни.
— Ветер раскрывает мне двери, если они не закрыты, — сказал он к Штертебекеру, как бы извиняясь.