Я почувствовал подкатывающую тошноту, глядя на то, что сталось с моим псом. Позвоночник лег поперек туловища. Вспорол левый бок, продырявил желудок и вытянул его как на вертеле за пределы брюшины вместе с обрывками кишечника и пищевода. На спине вылезли задние лапы, напоминая обглоданные крылья какого-то мифического существа. Наросты ребер изуродовали голову и плечи. В беззубой пасти застряло сердце. И, похоже, оно все еще функционировало. Аритмично сокращалось, выталкивая фонтанчиками кровь из пустых глазниц.
Что-то имитировало в Чаплине жизнь. Но для чего? Чтобы продлить его мучения? Он прерывисто сопел, пытаясь уползти под кровать на перекошенных передних лапах, которые, по моему разумению, вообще не могли быть подвижными.
Я оставляю на время моего бедного пса. Быстрыми шагами направляюсь в кухню. Открываю настежь окно. Несколько глубоких вдохов свежего апрельского воздуха и тошнота отступает. Открываю холодильник. Достаю бутылку «Столичной». Наверху в шкафчике отыскиваю граненый стакан. Наливаю водку до краев. Рука дрожит как у последнего пропойцы. Пью залпом. Теперь, когда колючая проволока реальности не так жестко охватывает восприятие, я открываю выдвижной ящик, достаю нож для разделки мяса. Смогу ли я сделать то, что должен?
Возвращаюсь к Чаплину. За время моего отсутствия он сумел проползти около метра, оставляя за собой на ковре широкий кровавый след. Почти залез под кровать, только вряд ли ему удалось бы там спрятаться от боли. Я помогу ему. Надеюсь, что помогу.
Берусь за его торчащие со спины лапы, пытаюсь приподнять…
- О, Господи! – выкрикиваю от неожиданности.
Из Чаплина вываливаются печень и легкие. Сам он, кажется, тихо рычит. Невероятно, но он все еще жив. Отпускаю его. Он снова пытается ползти, только теперь уже в другом направлении. Останавливается, наткнувшись мордой на мою ладонь. Сопит и старается оттолкнуть неведомую ему преграду. Я чувствую его тепло и прерывистую пульсацию. Придерживая за шею, заглядываю в бездну пустых глазниц. Из них все еще сочится кровь. Бедный Чаплин. Я не хочу запоминать таким моего пса!
- Держись, дружище, держись. Сейчас боль уйдет, - шепчу я и вгоняю нож ему в глотку, где по-прежнему бьется сердце.
Стальное средство помогло. Чаплин вздрагивает и затихает. Я склоняюсь над ним и плачу, выворачивая наизнанку желудок и душу.
Иногда я задаю себе простой вопрос: а жив ли я на самом деле? Когда-то давно я, как и бедный Чаплин, имел неосторожность угодить в такую же яму, где, возможно, был разобран и собран, с той лишь разницей, что все мои кости и внутренности вернулись на свои прежние места. Стали так, как было нужно ей…
Звонит телефон. Мне кажется, он звонит уже целую вечность, и не заткнется, пока я не сниму трубку или не разобью его на хрен о стену. Не чувствуя ног, бреду в прихожую. Трубка скользит в измазанной кровью ладони. На другом конце провода Лера. Ее испуганный голос переплетается с чьим-то истошным криком. Лера говорит, что с Мартой случилась беда и замолкает. Я слышу звон бьющегося об пол телефона и тут же короткие гудки. Мартой звали кошку Леры. Не трудно было догадаться, в какую она попала беду.
Я не помню, как добирался до Леры. Восприятие реальности вернулось ко мне уже в ее квартире, где кровавый комок шерсти метался из угла в угол и неистово голосил. Путешествие «вон из кожи и обратно» изуродовало Марту до неузнаваемости, но ее голосовые связки при этом не пострадали.
Крик кошки был нестерпимым. Странно, что никто из соседей не вызвал милицию. Очевидно, все они, за исключением полоумной Даздрапермы Никитичны с третьего этажа находились в разъездах.
Не было необходимости объяснять Лере, что ее кошке ни один ветеринар уже не поможет. Она сама все прекрасно понимала. Из подходящих предметов первым на глаза мне попался кухонный топорик. Я поймал Марту за «хвост» и бил ее до тех пор, пока она навсегда не умолкла. Затем с отвращением отбросил топорик в сторону и вышел из комнаты, чтобы смыть с себя кровь.
Смеркалось. Мы вдвоем сидели в кухне. Пили красное вино, курили «Космос», пуская дым в потолок. Сливались друг с другом взглядом.
Лера сразу догадалась, что превращение Марты в «безобразное нечто» связано с моим интересом к Оленьке. Лишние вопросы задавать не стала.