— Кома?
Я попыталась поднять руку, чтобы смахнуть еще одну надоедливую слезу, но не смогла; она была тяжелой, как свинец. К ней тянулись, как некогда к руке Бенедикта, провода и прочие медицинские приспособления.
— Я умру?
Я не боялась ответа, потому что в глубине души не сомневалась, что уже умерла, особенно когда видела всех этих людей, собравшихся вместе, вокруг того, что, как я предположила, было больничной кроватью, людей, которые не виделись друг с другом в течение многих и многих лет, людей, которые составляли мою семью.
— Нет, дорогая Луиза, слава Богу, сейчас наконец мы знаем, что ты будешь жить и поправишься, и мы хотим доказать тебе, как сильно мы… мы любим…
Кик заикался. Я не могла поверить этому.
— Мне так горько, Луиза, так горько. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
Я не могла понять, за что должна прощать его, но я его любила, а потому снова попыталась сказать уверенно:
— Я всегда тебя за все прощаю, но за что… ты просишь прощения?
Я очень устала, но теперь я по крайней мере понимала, о чем он говорит.
— Дестина… за то, что он хотел сделать с тобой… ты во всем оказалась права. Мне так стыдно, — объяснил Кик.
— Дестина!
Должно быть, я не смогла скрыть страх, вспомнив человека в маске — и жуткую, мучительную боль.
— Да, Дестина! — снова выступила Фиона. — Я всегда говорила Кику, что ему нельзя доверять. Дестина решил, что будет легче легкого обокрасть тебя в тот день, когда у прислуги выходной, а ты, как все знали, в это время играешь в Бридж-клубе. Он все это задумал и подослал двух своих очаровательных дружков-головорезов, — в ее голосе смешались ненависть и восторг.
— Их поймали?
Меня не особенно интересовал ответ; мне хотелось только одного — снова закрыть глаза, но я понимала, что не могу, поскольку ради своих близких я должна была продолжать бодрствовать, чтобы показать, что я в самом деле жива.
Как я ни была измучена, я сообразила, что Фиона чувствует себя, как рыба в воде, выступая в роли спикера семейства.
— О, да, их поймали, все в порядке. Как только новость попала в газеты — невероятное количество сообщений, информация шла непрерывно по всему миру — и компания объявила колоссальное вознаграждение за любые сведения, словно по заказу появились доносчики, горевшие желанием посадить Дестину туда, где, по моему мнению, ему самое место — за решетку. Он сейчас в тюрьме; он не может найти никого, кто согласился бы внести за него залог.
Около моей постели очутилась медсестра, медсестра с суровым выражением лица.
— Вам пора уходить, — обратилась она к моим близким. — Завтра, пожалуйста, завтра…
Она была хорошенькой, но слишком энергичной. Когда я немного окрепну, мне бы хотелось, чтобы за мной ухаживала другая, более мягкая. Тем не менее она заверила меня:
— Да, конечно, завтра они могут опять навестить вас.
Еще одно ужасное воспоминание о том ужасном дне всплыло в моей памяти.
— Голубая Пудра?
Кик и Фиона обменялись скорбными взглядами, и я поняла, что вспомнила точно.
— Убита?
Они кивнули, все кивнули, и я опять вспомнила: прежде, чем свет померк, — кровь, кровь Голубой Пудры на белой простыне.
— Завтра… мы любим тебя… скоро увидимся… слава Богу… слава Богу.
Небольшой всплеск радости согрел мою душу, когда я заметила, что Кик держал Кристину за руку, когда они выходили из комнаты. С ним будет все в порядке. Откуда-то до меня донесся язвительный голос: «Чешское нашествие». Голос Сьюзен.
Когда комната опустела, я закрыла глаза. Весь мир исчез куда-то. Я осталась одна, охваченная ужасным чувством одиночества и поражения. Кто-то вошел. Мне не хотелось открывать глаза, но энергичная медсестра настойчиво говорила, что должна дать мне таблетку. Она потрясла мою кровать.
Я открыла глаза, с удивлением обнаружив, что мне уже намного легче сделать это. Медсестра стояла справа от меня с бумажным стаканчиком и таблеткой. Мой взгляд упал на некий предмет, стоявший на высоком столике у больничной кровати. Нечто знакомое, восхитительно знакомое.
— Пожалуйста…
Я показала на него, и медсестра поставила стаканчик, положила таблетку и дала мне его. Это был маленький флакончик. Я немедленно узнала его — «Открытие» в оригинальном контейнере 1953 года.
— Откуда… он взялся здесь?
— Очень обеспокоенный джентльмен оставил его вместе с пожеланиями поскорее поправиться. До последнего времени он приходил в больницу каждый день. Хотите увидеть его завтра?