Он отвернулся от окна:
— Люди за ней приходили одни и те же?
— Этого выяснить не удалось. Ларкин позвонила родителям и к восходу вернулась в Беверли-Хиллз. Они решили покончить с федеральной защитой. Мистер Баркли нанял меня, я перевез ее в отель. Через несколько часов ее снова попытались убить.
— То есть все три раза убийцы знали, где она.
— Да.
— Кто-то из твоих федералов стучит.
Бад стиснул челюсти — похоже, он и сам так думал, просто не знал, как бы это выразить помягче.
— У меня есть дом в Малибу. Я хочу, чтобы ты отвез ее туда сегодня ночью — ты один.
— А что скажут об этом федералы?
— Я выведу их из игры. Питман, он тут у них главный, считает, что я совершаю ошибку, однако так хотят Баркли.
Пайк перевел взгляд на Бада Флинна:
— Стоун рассказал тебе о нашей договоренности?
Бад непонимающе уставился на него:
— Какой еще договоренности?
— Я больше не работаю по контракту. Я должен ему. И это плата, которую он запросил.
— Ты же стоишь целое состояние.
— Денег я не возьму. Я их не хочу и делаю это не из-за них.
— Джо, если у тебя не лежит к этому душа, я не хочу, чтобы ты…
— Офицер Флинн, — произнес Пайк.
И Бад умолк.
— Ладно, пойдем, познакомишься с девушкой.
Едва Пайк и Флинн вышли из церкви, Гордон Клайн прервал разговор с Ларкин и уставился на них.
— Мы обо всем договорились, — сообщил Флинн и, обращаясь к девушке, сказал:
— Ларкин, это Джо Пайк. Вы поедете с ним.
— А он меня не изнасилует?
— Перестань, Ларкин, — произнес Клайн.
Ларкин демонстративно оглядела Пайка, затем сказала:
— Он вроде симпатичный. Это ты купил его для меня, папочка?
Баркли взглянул на Клайна, словно ожидая, что именно тот ответит его дочери. Похоже, сам Баркли ее побаивался.
Она снова обратилась к Пайку:
— Думаете, вам удастся меня защитить?
Пайк разглядывал ее. Красива и хорошо это знает. То, как она одета, показывает, что ей нравится быть в центре внимания, а это может все осложнить.
Ларкин нахмурилась:
— Почему он молчит? Он что, под кайфом?
Пайк уже принял решение:
— Да.
Ларкин рассмеялась:
— Вы под кайфом?
— Да, мне удастся вас защитить.
Ухмылка Ларкин увяла, теперь в ее направленных на Пайка глазах появилась неуверенность. Как будто все происходящее вдруг стало для нее реальным.
— Я хочу увидеть ваши глаза, — сказала она. — Снимите очки.
Пайк повел подбородком в сторону «хаммера», из которого выгружали чемоданы двое мужчин в костюмах с Савил-Роу:
— Это ваши вещи?
— Да.
— Одна сумка, одна сумочка, это все. Никаких сотовых. Никакой электроники. Никаких «ай-подов».
Ларкин вытянулась в струнку:
— Да, но мне нужны эти вещи. Пап, скажи ему.
В переноске, которую она прижимала к себе локтем, зарычала собачонка.
— И от собаки избавьтесь, — сказал Пайк.
Спустя час — очень неприятный час — Пайк и девушка уже были в пути.
— Джо?..
Впрочем, Коул понял, что Пайк телефон уже выключил. Вот так и выглядит обычно связь с Джо. Ты отвечаешь на звонок, он бормочет нечто невнятное — и все. Вежливость в телефонных переговорах сильной стороной Джо Пайка не была никогда.
И Коул вернулся к тому, чем он занимался, к полировке своей машины — желтого, 1966 года «стингрея» с откидным верхом. Одет Коул был в спортивные трусы и футболку. Серая футболка уже почернела от пота, однако он не снимал ее, чтобы не выставлять напоказ свои шрамы. Коул жил в маленьком, треугольной формы домишке, пристроившемся в Голливуд-Хиллз на краю каньона. Место тут было лесистое, тихое, соседи Коула нередко проходили мимо его дома, а он полагал, что им совершенно ни к чему видеть темно-каштановые шрамы со стежками, придававшие ему вид жертвы неудавшейся хирургической операции.
Занятие полировкой машины Коулу было ненавистно, однако он считал его неплохой терапией. Тринадцать недель назад человек по имени Дэвид Рейннике всадил ему в спину заряд из дробовика 12-го калибра. Дробь разнесла Коулу пять ребер, раздробила левое плечо и повредила левое легкое, так что теперь он передвигался на манер робота с заржавевшими сочленениями. Тем не менее два раза в неделю Коул, преодолевая боль, работал, стараясь вернуть себе прежнюю форму.