— А что, когда половцы набросятся на них?
— Не набросятся. Край болота под чистоводьем такая трясина, что и сам дидько не проберется. А на лодках — в самый раз.
Откуда-то внезапно появился Лыдько. Его руки и лицо были напрочь измазаны болотной тиной.
— Прими к себе Мирка — велел ему Олешко — А я пока что за Сулу наведаюсь.
— И я с тобой — опять попросил Витька.
— Э, Мирко, закончились наши с тобой игры — ответил Олешко — Я даже Лыдька с собой не беру на это дело. Ишь, как он надулся!
Витька неохотно перелез в лодку. Лыдько оттолкнулся от берега шестом и камыши спрятали от него Олешкову фигуру.
Несколько раз Витька проезжал мимо этих камышей на коне. Однако ему и в голову не приходило, что здесь, за какой-то десяток шагов от суходола, может что-то быть. Теперь его глазам открылись четыре камышовых островка, которые выглядывали из воды. Ребята засыпали их землей и болотной тиной. Видимо, на тот случай, когда половцы пошлют сюда зажженные стрелы.
От суходола островки защищал плотный, стрелой не проклюнешь, частокол из сырого дерева. Частокол был обставлен еще и толстыми снопами зеленого камыша.
Распоряжался здесь дед Овсей.
— Колья ставьте как можно плотнее — приказывал он — вот так, молодцы. И камыша, камыша не жалейте!
А за миг приникал к окошкам-бойницам в частоколе и звал:
— А ну, Муха, срежь вон тот клок камыша, он все закрывает… А ты, Гурко, не очень старайся, а то останемся перед половцем, как птенцы на ладони. Камыши надо срезать так, чтобы не нас, а мы все видели…
Под вечер, когда работа уже заканчивалась, дед подзывал Лыдька с Витькой и велел:
— Поплывете со мной.
Дедова плоскодонка безшелестно скользила по застывшей поверхности болотного протока. Сам дед стоял на корме и вроде бы неохотно отталкивался от дна длинным шестом.
Вокруг стояла глубокая тишина. Тонкими голосами жаловались тысячи комаров — им недоставало людского общества. Изредка крякали невидимые утки. В стороне промелькнула бобровая хатка. А плоскодонка все сворачивала с одного проточка в другой. Дед будто поставил себе цель, чтобы от тех многочисленных поворотов у Витька голова пошла кругом.
Наконец дед Овсей присел на корму и изгибом локтя вытер увлажненное чело. Лодка остановилась в узкой корявой проточке. С обеих сторон к ней впритык подступили высокие камыши.
— Устали? — спросил Витька — Так, может, я немного погребу?
Дед Овсей не ответил. Он смотрел просто перед собой. Кажется, он даже не слышал Витькину просьбу.
«Странно — подумал Витька — Даже смотреть в мою сторону не хочет. Может, я что-то сделал не так»?
И Лыдько тоже сидел, словно чужой.
«Ничего не понимаю» — тревожился Витька.
И в это мгновение почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Витька глянул на своих спутников. Нет, его рассматривали не они. Дед Овсей, как и до того, не сводил глаз из проточки перед собой. Лыдько узрел на дне что-то весьма интересно. Витька растерянно оглянулся вокруг, скользнул взглядом по стене камыша. И едва не лишился чувств — на него, сквозь узкую щель, всматривался чей-то не мигающий взгляд. Не звериным он был, и не птичьим — из нутра непроходимых плавней в парня всматривался человеческий глаз!
Из Витькиного горла вырвался тихий вскрик. Однако ни Лыдько, ни дед Овсей его будто и не слышали. А глаз, казалось, пронизывал своим острым взглядом Витьку насквозь, и не осталось, видимо, в его душе ничего, чего бы он не видел…
Вдруг глаз моргнул и исчез. Потом послышался легкий плеск и на середину протоки вырвалась мелкая рябь.
— Деда… — прошептал Витька — здесь кто-то есть…
Однако дед Овсей не ответил. Он поплевал на руки и деловито взялся за шест. И опять — первый поворот, третий, седьмой… Наконец лодка выплыла на широкий плес. Дед поднялся на ноги, приложил ладони к устам и вполголоса позвал:
— Велес, дидько болотный! Месяц ли на дереве?
— Бу-у — ревело в ответ из глубины болота. От того угрюмого рева волосы на голове у Витьки стали торчком. Лишь через минуту он понял, что это подавал голос водяной бугай, не такая уж и большая болотная птица.
А дед Овсей вел дальше:
— Велес, дидько болотный! Груши ли на вербе?
— Бу-у! Бу-у! — дважды отозвался водяной бугай. В этот раз будто с другого места.
Дед Овсей опустил руки и задумался. Лишь уста его шевелились, словно он разговаривал сам с собой. В конечном итоге, опять приложил ладони ко рту.
— Велес, дидько болотный! Упал ли уголек на порог?
От того вопроса Лыдько встрепенулся и опять замер.