— Коль заплатишь, хорошо — безразлично согласился спаситель — только знай, что я не за табуны тебя спасаю. Муровцу хочу насолить, вот что! Есть у нас такой…
— Знаю — сказал Андак.
— Оскорбил он меня и весь мой род. Очень оскорбил. И нет ему никакого прощения… Теперь, ханыч, слушай внимательно, что я тебе буду говорить. Наши направились на Лукомль, потому что уверены, что здесь вы уже не пойдете. И Змея с собой взяли. О, то такая тварь! Мир еще не видел хуже. Хорошо, что хоть крыло подрезано. И все же, не на всяком коне от него убежишь… Так что не идите тудой на Переяслав. Идите здесь. Потому что в Римове осталось десятка три дружинников, не больше. И то больше калеки или раненные. Понял, к чему я веду?
— Нет — признал Андак.
— Да к тому, что поход на Лукомль — это затея Муромца. Поэтому когда вы здесь проскочите — кому первому князь Владимир снесет голову? Ему. Потому Муромцу было велено защищать Римов до последнего воя, а он бросил его на произвол судьбы. Теперь понял?
Андак тихо засмеялся.
— Еще бы!
Наконец нос лодки мягко ударился о берег. Спаситель помог Андаку выбраться на сушу и докончил:
— А зовут меня дед Овсей. Это, чтобы ваши знали, когда заскочат в Римов. Дед Овсей, запомнишь? Ну, а с ним и род его.
— Запомню — пообещал Андак — будь уверен: отныне тебя и твой род никто из половцев и пальцем не зацепит.
Они пошли берегом. Бровко не сводил с Андака настороженного взгляда. И стоило тому было резко поднять руку, как пес угрожающе рычал.
Вскоре Андак разглядел в темноте силуэт коня.
— Бывай здоров, ханыч — сказал дед Овсей — и помни: не только за выкуп работаю.
— Буду помнить — опять пообещал Андак — ожидай в гости!
Когда конский топот растворился вдали, дед презрительно сплюнул на землю:
— В гости, ишь, напрашивается… Ничего, пусть приезжает. Только тогда говорить мы будем иначе.
Вернувшись к лодке, у которой уже радостно повизгивал Бровко, дед тихо позвал:
— Выходи, брат. Хоть поговорим наедине как следует. Так, говоришь, опять ноги крутит?
— Бу-у… — пожалелось из темноты — Бу-у…
Смерть деда Овсея
Конечно, ни на какой Лукомль дружинники Добрыни и Муровца не пошли. Они остановились в лесу, за полдня неспешного перехода от Римова. А гонцы мчали дальше, на Переяслав, где князь переяславский Владимир Мономах спешно собирал большую рать.
Сам Добрыня с пол сотней старших дружинников разбил лагерь в лесу еще ближе, сразу же за Римовым. Потайными тропами они обошли село и остановились на лесистом возвышении, откуда было видно не только Римов, но и Сулу, и все, что за ней творилось.
Между взрослыми вертелись и несколько Римовских ребят. Они были готовы выполнить любой приказ Добрыни или Муровца.
Конечно, не обошлось и без Витьки.
А на рассвете второго дня приковылял в отряд дед Овсей с Бровком.
— Все ладно — говорил он — Из Горошина передавали — ожидайте гостей.
День тянулся нестерпимо долго. Время от времени то один, то другой дружинник подъезжали к опушке и долго, до боли в глазах, всматривались в сторону Сулы. Но за ней не было ни души.
Добрыня запретил разводить костры. На ночь улеглись под открытым небом. Из недалекого Римова долетал гогот гусей, мычания и ярый собачий лай.
Витька лежал лицом вверх на охапке свежей травы и всматривался в синюю темноту неба, густо усеянного яркими блестками звезд. Лежал и удивлялся, какими же разными могут быть эти зори. Тогда, в половецком плену, они казались ему такими далекими и холодными, аж мороз пробегал по коже. Не потому ли, что был среди чужинцев?
А здесь они теплые и близкие. И то одна, то другая звезда ободрительно ему подмигивала. С чего бы это? Видимо, потому, что он среди своих.
С одной стороны от Витьки разместился Лыдько. Спал он беспокойно, время от времени дергал плечом и что-то бубнил. Видимо, уже бился с половцами.
С другой стороны разлегся Илья Муровец. Славный богатырь как положил голову на седло, так сразу же и заснул. Спал тихо и крепко, как может спать лишь малый ребенок.
Неподалеку, под кустом, расположился Добрыня с дедом Овсеем. В отличие от Муровца, им не спалось. Сначала они тихо шумели о своих давних летах. Позже Добрыня начал жалиться:
— Лучше бы, друг Овсей, десять раз биться, чем ожидать. Совсем глуп становлюсь, когда не ведаю что к чему.
— Я тоже — вздохнул дед Овсей.
— Не говори. По тебе не видно.
— По тебе тоже…
— Эй, деды — не просыпаясь, подал голос Муровец — спите уже, спите, потому что сейчас возьму дрын!