Выбрать главу

"Не бейте, ему и так плохо! - кричала Нинико. - Увезите его в больницу, пожалуйста". - "Кому он там нужен?" - "А мы? Нужны своей стране? Измучились от запаха, мы-то как будем?" - "Поверьте, я в самом деле ничего не могу сделать, только - выкинуть его из подъезда..."

Н-да, переправлялся я только что на площадке через лужу, пахнущую бензином, - еще подумал про бомжа: мол, пьет такую химию, что отходы тоже химией пахнут.

- КАК ЖЕ ТАК СЛУЧИЛОСЬ, ЧТО МЫ - В СВОЕЙ СТРАНЕ - СТАЛИ ЧУЖИМИ, НИКОМУ НЕ НУЖНЫ? - захлебывалась в причитаниях жена (она в спокойные-то минуты говорит с холерической дрожью, как мощный мотор на холостых оборотах, а тут вообще вся трепещет).

Я переоделся и пошел убирать лужу, после чего долго в душе отмывался от химического запаха, а жена все еще продолжала всхлипывать.

- Дорогая, мы никому не пригодились, не стали нужны! А потому так случилось, что свою нужность должны сами приготовлять - вручную, на коленке. - Я произнес это и сам испугался: сейчас такое начнется пригодится сразу все (скалки, тарелки), в лучшем случае слова жены залетают, как скалки и тарелки.

Но Нинико вдруг сказала: сливянку надо достать - вот что! О, да - есть ведь настойка сливянки! Недавно теща прислала со знакомыми целую полуторалитровую бутылку. И вот я достал ее из шкафа, разлил по бокалам:

- Пять, четыре, три, два, один - выпили!

Сливянка бережно обняла меня своими душистыми руками. И помогла от бомжа! По всему телу разлилось тепло: в ушах плещется словно! Что-то среднее между баней и отдыхом на пляже. Да, умеют в народе вкусную вредность делать! Причем такое ощущение, что не только мы довольны сливянкой, но и она рада с нами побыть... На работе я отдыхаю от бомжа, а дома - от Хони. Хорошо устроился!

- Знаешь, Нинико, в синагоге появился десятилетней давности Хони - в Свердловске я знал его как Леню Хавкина. Сейчас он такой... не пророк, конечно, но юродивый, что ли. Пока над ним посмеиваются, но рано или поздно могут и задуматься над его словами о том, что все ушли в потребление.

- У нас тоже... в часовне мироточит икона святого Пантелеймона. Я вчера с утра заходила - помолилась за твой сустав.

- А за другие органы? Нет? Обидно, знаешь!

Тут, конечно, пошли крики: как я с тобой прожила эти пятьдесят лет?! Откуда пятьдесят? Да с тобой год за два идет! На закуску жена быстро сварила пельмени из пачки, но мясом там и не пахло - один хлеб. Покойная мама делала один пельмень с хлебом, это называлось --счастливый, а теперь все пельмени - счастливые...

После сливянки потянуло вздремнуть, а потом - погулять. В книжном магазине встретили Геннадия, с которым Нинико вместе училась, кажется, один курс на филфаке, а после его исключили. Геннадий громко клекотал своей жене - мечте Рубенса:

- Эту полку детективов мы берем! Ту - фантастики - тоже берем! - Его раскаленный взгляд упал на нас: - Привет! Сколько лет!..

Он подбежал, обнял мою жену и расцеловал.

- Ген, от меня, наверное, пахнет вином. Мы выпили сегодня... от стресса, и я все еще пьяная.

- Брось! Стресс - это когда выпил бутылку водки и не пьянеешь. Блажен, кто пьянеет! Мы тут закупаем книги для библиотеки: коттедж построили, в нем одну комнату под книги. А ты молодец, Нинико! Наслышаны, наслышаны преподаешь журналистику? Моя дочь собралась к вам поступать! Ася, полку истории тоже возьми.

И тут Мечта Рубенса сделала такой фокус: бесконечной рукой она потянулась к названной полке, а фламандской грудью и лицом - к продавщице. Кожаное облегающее пальто словно только добавляло неги ко всему ее изобилию форм.

- Ген, у тебя "крыша" есть? - спросила Нинико. - Мы тут со студентами обсуждали одну статью об этом и поспорили...

- У меня "крыша" совсем другая!

- Понятно: "крыша" с человеческим лицом. - Я полагал, что под завесой разных слов мы скорее расстанемся.

Но Геннадий вдруг так крутанул своим лицом:

- Вот что: в субботу заезжаю за вами в шесть вечера - у нас новоселье! А то кое-кто марает дружбу воровством...

Он вздохнул, потом опять вздохнул. А мы помогли ему: послушно заинтересовались, что же там произошло. У мечты Рубенса была подруга - без своего дома, без мужа, самая близкая подруга: помогала паковать посуду при переезде, и вот исчезла сумочка с драгоценностями.

- Ну, не говори больше об этой грязи, - сказала Ася, побледнев.

- Как же не говорить? - вздулся Гена. - Была подругой двадцать лет... и сделать такую крысятину!

Мы изо всех сил отбивались от того, что нас тянули на опустевшее место подруги, наперсницы... Но, конечно, ничего у нас не получилось, Геннадий привык побеждать.

- Там будут новый замгубернатора с супругой и директор банка "Фронтир-квадрат". Видел по телеку твой портрет, Нинико, работы Речкина! Значит, вы поддерживаете старую дружбу? Мне бы для сауны у него купить пару картин!

- Ты что! Речкин для сауны не будет малевать.

- Да я втрое заплачу! Ну мы в субботу об этом поговорим.

- Нет, Геныч, - сказала жена моя, - я ведь уже бабушка, в субботу обещала наведаться к внуку.

- У вас одних внуки? У замгубернатора тоже внуки! Слушай, Нинико, я тут по телеку на картине Речкина увидел: ты накрываешь стол для гостей, и меня сразу отбросило назад - в комнату общаги... Как при свечах читали Ахматову! Давайте будем встречаться, общаться! Ваш подарок будет - поэма нам на новоселье, договорились?

Через полчаса мы вышли из магазина. Нинико купила мемуары Бовина, а я выбрал "Шесть дней Творения и Большой Взрыв" Шрёдера.

- Если приглядеться, то Геныча сейчас можно полюбить.

- Я уже говорил вчера по другому поводу: если приглядеться, то можно полюбить почти каждого...

В субботу мы подъезжали к замку Геннадия. Он был похож на увеличенную до невероятных размеров пластмассовую игрушку.

В детстве подростки фантазируют: один - о подвигах, другой - о замке. Гена же наконец осуществил это. Я понимаю, что не сразу он оказался в замке. Сначала нужно было порубиться с драконом (понимай: конкурентом на рынке), а уж потом - юрк - через подъемный мост! И на всю жизнь защищен. Пусть другие на сто процентов в подвигах, а он будет обустраивать свое имение...

Все это уже мы видели в кино: и пристальную телекамеру над воротами, и двести девяносто источников света внутри, и банду детей на роликовых коньках в залах (приглядевшись, поняли, что их было всего двое). Геныч ведь привез нас, чтоб поразить, поэтому мы изо всех сил захлопотали лицами (внимание, восторг). Ася, мечта Рубенса, показала нам флаг, на котором она почти закончила вышивать личный герб. Краса и любезность Аси были выше всякой критики, но они не могли до конца скрыть железо, которое просвечивало в щелях между красотой и гостеприимством.

- Грейтесь у камина, - сказал Геныч, - а я пойду переоденусь во фрак.

Мы-то подумали, что в этом доме так шутят. Но он в самом деле скоро появился во фраке и с галстуком-бабочкой на мощной шее. Искали мы, шаря глазами, где здесь замгубернатора, но не обнаружили никого, кроме супружеской пары артистов: они по очереди играли на гитаре, исполняя бардовские песни. Я выпустил пару фраз, раз уж они откуда-то вынырнули. Держать, что ли, их в себе?

- Боян бе бо вещ, руце на струны воскладаша. - Одновременно я пытал рецепт салата, раскинувшегося перед нами.

- Не скажу, - отвечал Геннадий загадочно.

- Это секрет?

- Это экспромт...

Место перед камином было накопителем - тут накапливались гости. Появилась еще одна пара: директор банка с супругой. Они подарили новоселам леопардовую напольную вазу: от нее шла какая-то веселая энергия. Даже попугай в клетке вдруг заговорил: "Жизнь тяжела. Пора кассу брать!". Тотчас нас пригласили в библиотеку - там на столах было изобилие страшное. Я прочел "поэму":