— Так-то оно так, но мне жаль Николая Николаевича. Обидел я, кажется, старика…
— Ничего ты не обидел его. Просто он не привык терпеть возражений, а тут вдруг верный ученик, а главное, незаменимый помощник, — подчеркнула она, — нате-ка, встал на дыбы! Он не о твоей диссертации печется, а о своей монографии «Рыбы Амура».
— Кончим об этом, Лида, ты все не так понимаешь.
— Это еще надо разобраться, кто не так понимает…
— Ты искала меня, чтобы поссориться?
— Ну ладно, Алеша, не сердись. Я понимаю, что тебе нелегко. Ты вот что скажи мне: какие у тебя сейчас планы?
— Ехать в Хабаровск и там все решить.
— Что именно?
— А то, чтобы не включали меня в экспедицию Николая Николаевича и утвердили мне как плановую тему испытание аппарата Вальгаева непосредственно на Бурукане.
— А если не утвердят? — девушка испытующе посмотрела в лицо Колчанову.
— Буду добиваться, чтобы утвердили.
— Не утвердят, — убежденно сказала Гаркавая. — Ты же знаешь отношение к аппарату Вальгаева в институте. Да и не только в институте. В Амуррыбводе тоже не считают его перспективным. Кстати, я — тоже.
— Не утвердят — буду проситься, чтобы оставили по-прежнему заведующим биологическим пунктом. Теперь его не ликвидируют, поскольку на Чогоре работает нерестово-выростное хозяйство. А попутно испытаю аппарат Вальгаева на Бурукане.
— Один, своими силами?
— Ребята из бригады помогут. Я уже договорился с ними.
— А не принял бы ты вот такой план, — заговорила Лида решительно и напористо; видно, она давно подготовила это и только теперь подобрала подходящий момент. — Ты, конечно, поезжай в институт и добивайся там своего. Одна только просьба к тебе — не отступаться от озера Чогор.
— От Чогора не отступлюсь ни при каких условиях, — решительно произнес Колчанов. — Пусть это будет мне стоить чего угодно, вплоть до увольнения из института…
— Думаю, что до этого не дойдет, — возразила Гаркавая. — Так вот, слушай самое главное. У нас в райкоме возникла интересная идея — превратить Чогорскую молодежную бригаду в районную рыбоводно-рыболовецкую школу. А тебя привлечь в качестве директора или руководителя этой школы. На общественных началах. Составим программу, учебный план, и мы с тобой будем читать лекции по ихтиологии.
— Нет, Лида, — Колчанов решительно замотал головой, — от этого меня уволь. Ты же знаешь, что я заканчиваю аспирантуру, мне нужно писать диссертацию — материал для нее уже готов. А ты хочешь превратить меня в самого натурального практика-рыбовода!
— Ты утрируешь, Алексей, — серьезно сказала Гаркавая. — Я прошу помочь делу, в котором в одинаковой степени заинтересованы и теоретики, и практики, и все мы, советские люди.
— А я не хочу, понимаешь, — упрямо твердил Колчанов. — Не хочу и не могу заниматься этим делом.
— А ты не забыл, что в кармане у тебя комсомольский билет?
— Это что, угроза?
— Нет, Алеша, я просто хочу напомнить тебе еще кое о каких твоих обязанностях, кроме науки.
— Ну, знаешь! — возмутился Колчанов. — Кому что дано! Некоторым, например, нравятся чины…
— Ты на что это намекаешь? — Лида повысила голос, зло сощурила свои красивые глаза: они потемнели и стали еще выразительнее. — Значит, гениям — неука, а бездарным — комсомольская работа? Да как тебе не стыдно, Алексей! Ты же превосходно знаешь, что и как привело меня в райком комсомола…
Лида умолкла, тяжело дыша. Угрюмо молчал и Колчанов. Они подходили к зданию райкома партии.
— Не знала я, что ты можешь быть таким жестоким и несправедливым, — полным горечи голосом проговорила Лида, когда они поднимались на крыльцо. — Для него же делала все, хотела добра ему… — Последние слова она произнесла почти шепотом — что-то сдавило ей горло. Она торопливо достала платочек, беззвучно всхлипнула, вытерла слезы, стараясь сделать это незаметно. Колчанов настороженно посмотрел на нее.
Поистине, всему бывает предел. Разве мог он понять сейчас все, что происходило в душе Лиды? Горечь безответной любви, обида за унижения, которые она — гордая, с достаточным запасом собственного самолюбия — все время стоически переносила во имя хотя бы одного доброго взгляда Колчанова, — все сейчас вдруг обнажилось для нее во всей своей сути. Непостижимым усилием воли она сумела взять себя в руки, лицо ее сделалось столь же суровым, сколь и красивым в своей строгости, глаза вмиг высохли. Нет, она никогда не простит Колчанову!
— Что с тобой, Лида? — испуганно спросил Колчанов, озабоченно заглядывая ей в глаза. — Неужели это мои слова так обидели тебя?