— Слова? — Гаркавая презрительно усмехнулась. — Если бы только слова! Хватит об этом, — властно произнесла она, решительно открывая дверь в приемную секретаря райкома партии.
Иван Тимофеевич Званцев принял их не скоро — кто-то уже был у него. Они отсидели более получаса. Гаркавая не произнесла ни одного слова. Напрасно Колчанов бросал многозначительные реплики о погоде, о затянувшихся сроках межени на Амуре, — девушка молчала, уткнувшись в газету. О деле он даже не заикался: мог снова возникнуть спор.
Но вот дверь из кабинета Званцева отворилась. Из нее вышел профессор Сафьянов. Вслед за ним показалась сухощавая, слегка сутулая фигура секретаря райкома.
— Ну, где пропадал? — как ни в чем не бывало про гудел профессор, с напускной строгостью хмуря свои белесые широкие брови. — Нам, братец, пора уж и на Чогор.
Немного обескураженный столь резкой переменой в поведении шефа, Колчанов вскочил:
— Моторка готова, Николай Николаевич.
— Вот и хорошо, будем собираться. Я жду тебя в гостинице.
— Вы, Николай Николаевич, моторкой? — удивился Званцев. — Нет уж, мы не так бедны, чтобы для вас не сумели организовать катер. Кстати, мне тоже нужно взглянуть на нерестово-выростное хозяйство. А моторку Алексея Петровича возьмем на буксир.
— Я бы хотел своим ходом идти, Иван Тимофеевич, — возразил Колчанов. — Нужно проверить одно наблюдение. Кажется, я нашел интересное место выпаса толстолоба…
— Добре, — согласился Званцев. — Прошу заходить, — весело пригласил он Колчанова и Гаркавую. — А вам, Николай Николаевич, я позвоню в гостиницу, как только будет готов катер. — И он легкой походкой направился в кабинет. — Давно ждете? Час, два? — озабоченно спросил он гостей. — Засиделись мы тут с профессором.
К его моложавому лицу удивительно шла седина на висках и полоса седины по самой середине аккуратно зачесанного назад былого чуба. Она придавала его живой, подвижной фигуре не то что солидность, а скорее говорила об умудренности большим жизненным опытом, вызывала невольное чувство симпатии к нему. И не только это привлекало симпатии к Званцеву — одному из первых строителей Комсомольска-на-Амуре. Сам он был удивительно добр и приветлив, тактичен даже в гневе; о нем часто можно было слышать: «Редкой души человек!»
Он внимательно вгляделся в лицо Гаркавой, спросил:
— Лидия Сергеевна, вы не в духе? Что молчите?
— Да нет, ничего я, Иван Тимофеевич. Вот Колчанов отказывается от предложения взять на себя руководство бригадой-школой…
— Ну что же, давайте это дело обмозгуем.
Усадив гостей в кресла друг против друга, он еще долго продолжал ходить по кабинету.
— Проминку делаю, — объяснил он, — я ведь — лошадь скаковая, а не тяжеловоз, не могу долго быть без движений.
Первой он попросил высказаться Гаркавую. На этот раз Лида была предельно лаконична: рассказала только о той части беседы с Колчановым, где речь шла о ее предложении и его отказе.
Столь же краток был и Колчанов.
— Та-ак, — проговорил Иван Тимофеевич. Он молча прошелся до двери и обратно к столу, сел в кресло и в упор задумчиво посмотрел на Колчанова. — Я, конечно, понимаю, наука — вещь важная, — заговорил он тихо. — Без теории практика слепа, как сказал вчера Николай Николаевич. Но есть и другое, не менее правильное положение: без практики теория — пустой звук. Вот я и думаю Алеша… Ты не обижаешься, что я так назвал тебя?
— Напротив, Иван Тимофеевич.
— Вот и хорошо, ведь у меня сын почти твоих лет. Итак, я думаю, Алеша, — продолжал он, — не выиграет ли твоя диссертация, если ты обогатишь ее таким интересным материалом, какой даст тебе практика работы рыбоводно-рыболовецкой да еще молодежно-комсомольской бригады-школы, а? Подумай, а потом скажешь. Что касается моего мнения, если оно что-нибудь значит для тебя, так вот оно: пре-вос-ход-нейшая диссертация может получиться! Живая практика по живой теории, и все — новое, еще нигде, наверное, не испытанное… Прекрасную вещь придумала для тебя Лидия Сергеевна!
Колчанов почему-то смутился, и, как всегда, бронзовые скулы у него при этом потемнели, а уши сделались пунцовыми. Горбясь, он мельком взглянул на строгое, даже суровое сейчас лицо Гаркавой, спрятал глаза под насупленными бровями, заговорил:
— Видите ли, Иван Тимофеевич, все это, конечно, очень хорошо, если не считать, что такую диссертацию вообще трудно, а то и невозможно написать. Ведь здесь две несовмещающиеся теории — наука о рыбах и наука об организационных формах работы бригад. Но дело даже не в этом. Ведь я работаю над диссертацией о нерестилищах Бурукана — «Влияние естественной среды на нерест лососевых», тогда как бригада будет работать над воспроизводством частиковых пород.