На палубе катера появилась и Пронина. Недавняя «морская болезнь» не оставила никакого следа на ее внешности: так же форсовато сидела на соломенной копне волос войлочная шляпа, так же блестели пунцовые ее губы, а глаза сейчас темнели, как смоченные в воде ягоды крыжовника. Колчанов, заметив се с берега, постоял с минуту у костра, ожидая, что Пронина сойдет на землю, но, не дождавшись, сам неторопливо двинулся на катер.
— Как чувствуешь себя, Наденька? — вполголоса спросил он, подходя к ней.
— Хорошо, Алеша, — тихо отвечала она, вскидывая на него полный нежности взгляд. — Ты чем-то недоволен?
Колчанов не сразу ответил. Он неловко замялся, прошелся по палубе, глядя под ноги. Он опять вспомнил слова Хлудкова и Вальгаева, и его будто кто-то оттолкнул от Прониной.
— Чем ты недоволен, Алеша?
О, эта удивительная ее проницательность! Как могла она узнать, что он недоволен? Колчанов посмотрел на нее, сказал раздумчиво:
— Просто настроение плохое.
— А почему?
— С Геннадием Федоровичем нехорошо поговорили, — пробормотал Колчанов, неспособный кривить душой.
— Ох, этот Геннадий Федорович, — вздохнула Пронина. — Он, видно, еще не один раз испортит настроение и тебе и мне…
На палубе появился шкипер, разговор прервался.
Незаметно бежали дни в больших и мелких экспедиционных заботах. С утра одни, запасшись сетками, отправлялись на лодке по своему маршруту, другие в подводном снаряжении уходили под воду, третьи бродили по берегам, залезали в затопленные кочки и подолгу копались среди них или бултыхались в прибрежных зарослях. К вечеру все собирались к костру у палаток, и тогда здесь начинался форменный базар: всюду лежали рыбы, стояли банки с какими-то мокрыми насекомыми, а полуголые их владельцы шумели, спорили, смеялись… Каждый что-то рассказывал, не слушая собеседника.
В такую пору Колчанова буквально засыпали вопросами студенты-дипломанты. Пришлось ввести в практику вечерние обзорные беседы по итогам дневных сборов. Это было для всех самое интересное время. Беседы обычно завязывались после ужина. Потрескивает костер, пляшут языки пламени, отпугивая темноту; вверху, за световым куполом, смутно поблескивают редкие изумрудинки звезд. Время от времени в ночи то цапля простонет, то сонно гукнет выпь, и каждый такой звук далеко катится по глади озера. А из прибрежной травы все время доносятся всплески рыбы. В такие минуты все невидимое, что происходит в ночном мире, воспринимается с какой-то особенной остротой и представляется исполненным глубокого и загадочного смысла.
Как-то Колчанов предложил:
— Сейчас в подводном мире самое беспокойное время: идет нерест у большинства его обитателей. Хотите послушать об этом?
— С удовольствием!
— Пожалуйста, Алексей Петрович, — загудели вокруг костра.
— Что ж, тогда начнем, — заговорил Колчанов. — Способность амурских рыб к естественному воспроизводству колоссальна. Наибольшей плодовитостью среди них отличается калуга. Она выметывает за нерест до четырех миллионов икринок. Очень плодовиты: сазан — до шестисот тысяч икринок, толстолоб — пятьсот тысяч, карась — до трехсот восьмидесяти тысяч икринок. Все эти рыбы не заботятся о своем потомстве, поэтому у них гибнет очень большой процент икринок. Но так плодовиты не все рыбы Амура. Например, лососевые. Летняя кета мечет всего две тысячи четыреста икринок, осенняя — около трех тысяч пятисот, горбуша — около тысячи пятисот икринок, ленок — до тринадцати тысяч, таймень — около тридцати тысяч. Почти все они прячут свою икру, закапывая ее среди камней. Меньше всего — до трехсот икринок — мечут колюшки, горчаки и лжепескари. Все эти рыбы активно охраняют свою икру.
Весьма различны способы кладки икры у амурских рыб. Холодолюбивые (арктические и бореальные) — ленок, таймень, мальма, хариус, сиг, налим — мечут икру в притоках Амура на галечном грунте, обычно при низких температурах. Течением воды икринки забиваются меж камней, где и развиваются.
Калуга, осетр и некоторые формы пескарей откладывают икру на гальке и песке на середине реки. Многие рыбы приклеивают икринки к донной растительности: сазан, карась, щука, сом, озерный гольян. Эти рыбы, как вы знаете, называются фитофильными. Наконец, в Амуре живет большая группа так называемых пелагофильных рыб, которые откладывают икру прямо в толщу воды, на течении; верхняя оболочка такой икры разбухает, икра приобретает плавучесть и бывает плохо заметной, что и спасает ее от хищников. Но вот любопытный факт: в Европе пелагическую икру мечут только чехонь и проходная сельдь, в Сибири вовсе нет таких рыб, а в Амуре их насчитывается около двадцати видов: толстолоб, желтощек, белый и черный амур, белый и черный лещ, китайский окунь — ауха и другие.