Для Прониной потянулись дни, похожие один на другой, — серые, однообразные, ничем не примечательные, как слинялый ситец. Утром — завтрак, поход с Толпыгой или Владиком к аппаратам, в полдень — обед, снова прогулка на Сысоевский ключ, иногда — книги, вечером — то скучные, то веселые беседы, а уже в десять или одиннадцать часов — сон.
Когда-то еще в детстве Пронина немного увлекалась «Робинзоном Крузо», читала книги о каких-то отшельниках, уединяющихся среди диких гор, о зимовщиках Севера, борющихся с долгой полярной ночью. Что она окажется в таких условиях, ей и в голову не приходило никогда. Она, разумеется, совершенно не была подготовлена к такой жизни.
Но перед нею были хорошие примеры: Владик и Толпыга. С первых же дней жизни в зимовье Владик установил себе режим, которого строжайше придерживался: в семь часов утра подъем, зарядка, потом получасовая прогулка в лес или по берегу Бурукана, завтрак, потом — до обеда — работа с Прониной на аппаратах, а после — учебники, конспекты, рисование. Вечером — иногда чтение, иногда общие беседы или аккордеон. Музыка великолепно скрашивала их жизнь, особенно в самое нудное время — вечернее.
По-иному строил свой режим Шурка Толпыга. Утром он просыпался вместе с Владиком, делал зарядку, но потом у него начинались свои дела. Время, свободное от работы на аппаратах, Толпыга проводил в тайге. Повсюду окрест он расставил капканы и плашки на колонка, куницу или белку, петли на зайца или кабаргу. В редкий день он возвращался из тайги без богатой добычи. Прихожая вся провоняла звериными шкурками, и Пронина не выдерживала здесь больше пяти минут. Этот запах, несмотря на катастрофический расход одеколона, преследовал теперь ее и в ребячьей комнате, и в лаборатории, где у нее была спальня. Зато она с удовольствием ела приготовленных Толпыгой по-охотничьи рябчика, глухаря или жаркое из нежного и душистого мяса кабарги. Боровую дичь Шурка добывал в неограниченном количестве — сколько требовалось, столько и приносил.
Но он до отвала снабжал обитателей зимовья не только мясом. Вся лаборатория, которая служила и общей столовой, была заставлена банками с ягодами дикого винограда, лимонника, клюквы, брусники, в углу громоздился ворох кедровых шишек, который не убывал, а увеличивался с каждым днем, хотя по вечерам все грызли кедровые орехи. А однажды утром, вступая на дежурство по кухне, Толпыга сказал Прониной, что вечером угостит ее настоящими сливками. Всю вторую половину дня из кухни доносилось потрескивание кедровых орехов. Потом Шурка жарил ореховые ядрышки на противне, толок их в кастрюле, превратив орехи в густую маслянистую массу. Сидя в лаборатории, Пронина с подозрением прислушивалась к этому «колдовству» на кухне. А когда Шурка принес в стакане для пробы густоватую жижицу, напоминавшую по цвету томленое в русской печи молоко, она не без опаски попробовала ее на язык, будто хотела определить, насколько ядовито это снадобье. Каково же было ее удивление, когда она почувствовала во рту знакомый и очень приятный вкус настоящих сливок! Да что там обычные сливки, эти были вкуснее! Скорее похоже на «поджаренные» сливки, которые снимают с сильно перекипяченного молока. Добавленные в чай, они делали его ароматным и очень аппетитным.
А как-то вечером Шурка, вернувшись из тайги, спросил, весело ухмыляясь:
— Надежда Михайловна, хотите медвежатины? Медвежью берлогу сегодня нашел…
— Шура, ну не порть мне, пожалуйста, аппетит, — Пронина болезненно сморщилась. — Мы уж, кажется, объяснялись с тобой на этот счет летом, помнишь?
— Помню, но тогда дело было другое, тогда вы были не такой, как сейчас…
— А какой я стала сейчас? — Пронина с любопытством посмотрела на Толпыгу. — Ты хочешь сказать — не такой щепетильной?
— Наверно, — неопределенно ответил Шурка.
Эти слова — «тогда вы были не такой» — долго потом звучали в ушах Прониной. Почему она стала «не такой»? Она все думала и искала ответа на этот вопрос. Пронина видела перед собой цель, стремилась к ней. Что касается каких-то перемен, то она их попросту либо не замечала, либо не придавала им значения. Шурка и Владик были как бы барометром, по которому, она судила о своей «погоде», — где правильно и где неправильно она ведет себя.