- Изюм, - проговорил Интеб, продолжая перечень. - Ячменные лепешки и сыр, оливки, оливковое масло, сушеная рыба, правда, с червями. С голоду не умрем. Вино, вода слегка приванивает. А вот и корабельный припас: нитки, ткань, иголки - чинить парус, которого у нас больше нет, смола - конопатить щели, доски для починки корпуса. Но пока это все ни к чему, сперва надо пристать к берегу. Надсмотрщик раздулся и завонял, из него вышла хорошая затычка, но все-таки гребцы больше не хотят находиться возле него. Еще есть сундучки, принадлежавшие бежавшим кузнецам и капитану.
- Что в них?
- Инструменты халкея, чтобы работать по бронзе. Немного украшений, одежда... еще есть запечатанный ящик, печать я взломал. Там оказались три меча и четыре кинжала - их взяли на продажу. А больше ничего важного.
Эсон поглядел в свою чашу.
- А сколько вина и воды? - спросил он,
- Хватит, чтобы не испытывать жажды.
- На какое время?
- Дней на десять, если экономить - то на двенадцать. Только рыбы к тому времени все равно изъедят труп надсмотрщика и мы потонем.
- Интеб, ты сегодня жизнерадостен, как никогда. А до берега мы еще не доберемся к этому времени?
- Про то ведает мудрый Гор с головой сокола и ваши боги, глазеющие на нас с Олимпа... А мне-то откуда знать. Берег может оказаться чересчур далеко, мы можем сбиться с пути и только кружить по морю, новый шторм может потопить нас. Не дашь ли мне этого вина? Я чувствую необходимость подкрепиться.
Эсон передал ему полную серебряную чашу. Опустив нос к поверхности вина, Интеб пригубил крепкий напиток, надеясь, что он изгонит из головы мысли о смерти. Он поглядел в глубь чаши, словно рассчитывая увидеть в ней предзнаменование, наконец допил до конца. Подметив печаль египтянина, Эсон поглядел на него.
- Ты решил, что конец уже близок? Ты, научивший нас, как теперь поступать?
- Одно дело - решиться на поступок, другое дело - совершить его. Когда меня просят построить стену или гробницу - я рисую план. Я ведь не строю стену своими руками. Могу даже передать свой рисунок другому зодчему, оставить все дело ему. Он присмотрит за тем, чтобы все было правильно. Мне не приходится исполнять собственный план. Вот и получается, что я могу наметить путь, которым еще никто не проходил. Я умею делать такие вещи, но совершить подобное путешествие - дело другое.
- Это новый способ смотреть на вещи.
- Новый для тебя, мускулистый Эсон. Должно быть, для тебя дело и замысел одно и то же, а мысли о битве начинаются с первым ударом меча.
- Ты говоришь совсем как мой отец.
- Перимед властвует не над одними Микенами, он распоряжается во всей Арголиде именно потому, что думает не только о битвах. Он заранее думает о союзниках, о высоких стенах и о бронзе для мечей, которыми будут воевать его люди. - Воспоминание заставило Интеба поднять глаза. - Перед тем как отплыть из Микен, я слыхал, что брат отца твоего, Ликос, погиб.
- Как ты узнал? Он ведь был далеко... Но я не должен говорить, где именно.
Поглядев на палубу, Интеб крикнул кормчему, чтобы тот изменил курс, и помедлил с ответом, еще не решив, какую часть правды может открыть.
- Эсон, ты знаешь меня три года. Считаешь ли ты меня другом? Могут ли, по-твоему, рассчитывать на мою помощь Микены?
- Да, я полагаю, что так. Но ведь ты гостил и в Атлантиде...
- Меня послал туда фараон, Я не рассказал им о том, что сделал в вашем городе.
- Верю тебе. И вера моя подкрепляется жизнью двух воинов, которых ты сразил, чтобы помочь мне. Но почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?.
- Потому, что я знаю о твоем народе куда больше, чем ты думаешь. На мегарон отца твоего сходятся все Микены. Люди болтают и сплетничают, ни один секрет нельзя утаить надолго. Я знаю, что на далеком острове в холодном море у вас есть копь, откуда поступает все олово Микен. Твоего дядю Ликоса убили там, а копь разрушили. Перимед не примирится с такой потерей.
- Конечно, не примирится. У моего отца далеко идущие планы. И его драгоценная бронза играет в них немаловажную роль. Бедолага Ликос, надо же было погибнуть в таком холодном и мокром месте. Я плавал с ним, когда он отправился на этот остров. Но тогда я сразу вернулся на груженном оловом корабле, а он остался и уверял всех, что никто не умеет извлекать олово лучше его. Тогда это дело показалось мне простым. Всю работу выполняли другие. Многие ли погибли?
- Все. Весть принес твой двоюродный брат Форос.
- Значит, погиб и старина Козза, учивший меня владеть мечом. И Мирисати, мы с ним были друзьями. За них следует отомстить, воздав не менее чем вдесятеро. Мы должны обречь мечу весь остров. - И Эсон глубоко задумался, забыв даже про вино; тени тем временем удлинялись.
Они шли на веслах весь день и начало вечера, наконец высыпали звезды. Тогда Интеб указал кормчему на небе заметные светила, научил пользоваться ими как ориентиром, но скоро тучи затянули небо, и им пришлось убрать весла. А потом все уснули, кроме одного, оставленного на карауле... утром их вновь разбудили волны и дождь. Новый шторм продлился два дня, но они могли только держаться по ветру да вычерпывать воду из галеры, чтобы она не затонула. На третий день буря выдохлась, но волны оставались высокими. И отчаяние, свинцовое как облака над головой, охватило корабль. Тогда Эсону пришлось убить раба из Алеппо.
Это был темноволосый человек с оливковой кожей, такой же смуглый, как египтянин. Длинные черные волосы он связывал в узел над ухом. Там, где он родился, были только холмы и река, а за ними пустыня, простирающаяся до края света. Пока атланты не захватили его, он не видел моря, и до сих пор вообще не удалялся от суши. К воде подмешивали вино - этой смеси он прежде не пробовал, - и она тоже творила с непривычной головой странные вещи. Когда они бросили весла и вода из-за борта окатила его ноги, что-то перевернулось у него внутри, изо рта вырвался вопль, и раб вскочил на ноги.