Хирэк танцевал с закрытыми глазами. Пот прочертил потёки среди меловых узоров на его коже, и казалось, что в экстазе он может упасть в свежевырытую могилу. Но внезапно он замер, открыл глаза и снова завыл на луну, всё ещё слегка проблёскивающую между белыми облаками.
Тишина опустилась на храм. Танцоры замедлились и остановились, песня затихла, барабанщики остановили свои руки, и флейта Нила умолкла.
Хирэк вновь завыл, затем протянул правую руку и взял Детоубийцу. Друид с символом племени двигался следом за ним, чтобы предки могли увидеть, что происходит.
Гилан подтолкнул Камабана вперёд. Никто не ожидал, что мальчик пойдёт добровольно, но к всеобщему удивлению обнажённый юноша без колебаний прихромал к могиле. Раздался гул одобрения. Лучше, когда жертвоприношение добровольное, даже если эта готовность порождена тупоумием.
Камабан остановился около могилы, точно там, где и было нужно, и Хирэк выдавил улыбку, чтобы развеять страх, который может быть у мальчика. Камабан сощурился, подняв глаза на жреца, но ничего не произнёс. Он молчал весь день, даже когда женщины делали ему больно, дёргая изо всех сил узлы в его волосах своими длиннозубыми гребнями. Он улыбался.
— Кто выступает от имени мальчика? — задал вопрос Хирэк.
— Я, — прорычал Хенгалл от входа в храм.
— Как его имя?
— Камабан, — ответил Хенгалл.
Хирэк замолчал, недовольный несоблюдением ритуала.
— Как его имя? — снова спросил он, на этот раз громче.
— Камабан, — ответил Хенгалл, и после небольшой паузы добавил, — сын Хенгалла, сын Локк.
Облако закрыло солнце, отбрасывая тень на храм. Некоторые из племени дотронулись до паха, чтобы отвести беду, но другие заметили, что Лаханна всё ещё видна на небе.
— Кому принадлежит жизнь Камабана, сына Хенгалла, сына Локк? — спросил Хирэк.
— Мне, — ответил Хенгалл, и открыл кожаный мешочек, что висел у него на поясе, и достал из него небольшой комок мела. Он отдал его Нилу, а тот передал его Хирэку.
Шарик, размером не больше глаза, был символом, вырезанным при рождении ребёнка, который должен быть разрушен, когда ребёнок становится взрослым. До этого он является хранителем души ребёнка. Если ребёнок умирал, то шарик разрушался в пыль, и этот порошок смешивали с водой или молоком и выпивали, чтобы душа не перешла в другое тело. Если ребёнок исчезал, захваченный духами или бандами Чужаков, охотившимися за рабами, шарик мог быть захоронен около столбов храма, чтобы боги могли обеспечить защиту пропавшему ребёнку.
Хирэк взял шарик, потёр им пах, и высоко поднял по направлению к луне.
— Лаханна! — закричал он. — Мы принесли тебе подарок! Мы отдаём тебе Камабана, сына Хенгалла, сына Локк!
Он бросил комок на траву по ту сторону могилы. Камабан снова улыбнулся, и показалось, что в этот момент наклонится вперёд и поднимет его. Но Гилан прошептал ему не двигаться и мальчик подчинился.
Хирэк перешагнул через могилу.
— Камабан, — закричал он, — сын Хенгалла, сын Локк, я отдаю тебя Лаханне! Твоё тело будет её телом, твоя кровь — её кровью, твоя душа — её душой! Камабан, сын Хенгалла, сын Локк, я изгоняю тебя из племени в общество богини! Я разрушаю тебя!
С этими словами он поднял Детоубийцу над головой.
— Нет! — прозвучал испуганный крик. Все изумлённые люди увидели, что это закричал Сабан. Мальчик ужаснулся своему крику, зажав свой рот рукой, но его горе было очевидным — Камабан был его сводным братом. — Нет, — прошептал он через ладонь, — пожалуйста, нет!
Хенгалл нахмурился, но Галет мягко положил руку на плечо Сабана.
— Это должно случиться, — прошептал он мальчику.
— Но он мой брат! — возразил Сабан.
— Так должно быть! — настаивал Галет.
— Тихо! — прорычал Хенгалл. И Ленгар, ходивший очень мрачным с тех пор как потерял лицо предыдущим утром, заулыбался, увидев, что младший брат также попал к отцу в немилость.
— Камабан, — прокричал Хирэк, — сын Хенгалла, сын Локк, я отдаю тебя Лаханне!
Раздосадованный вмешательством Сабана, он опустил вниз большую костяную дубину и разбил меловой шарик на куски. Он растолок их в пыль, и наблюдающая толпа охнула, увидев, как уничтожается душа Камабана. Ленгар ухмылялся, лицо Хенгалла ничего не выражало. Галет вздрогнул, а Сабан рыдал. Они ничего не могли поделать. Это было право богов и друидов.
— Как имя мальчика? — спросил Хирэк.
— У него нет имени, — ответил Гилан.