Большой человек говорил негромко, но в его грубом голосе была такая сила, что Джегар подчинился. Хэрэгг наклонился к Сабану, держа его собственный бронзовый нож в правой руке, и Сабан подумал, что огромный Чужак планирует сделать то, что собирался Джегар. Но вместо этого Хэрэгг ухватил прядь волос Сабана. Он полоснул по ней ножом, отрезал и отбросил в сторону. Он действовал грубо, срезая крупные пряди волос и царапая кожу на голове Сабана, от чего она начала кровоточить. Так брили всех рабов, и хотя волосы отросли бы снова, это делалось, чтобы показать, что остриженные пленники теперь абсолютно ничто. Сабан был теперь ничем, и он вздрагивал, когда безжалостное лезвие сдирало ему кожу на голове, и кровь тонкими струйками лилась по его щекам, смешиваясь с мочой Джегара. Мать Сабана выбежала из своей хижины, когда Хэрэгг обрезал ему волосы, и она закричала на великана, чтобы он остановился, затем начала бросать в него комья земли, пока двое друзей Ленгара, смеявшиеся над её возмущением, не оттащили её прочь.
Закончив обрезать волосы, Хэрэгг взял Сабана за левую руку и положил её плашмя на землю.
— Я сделаю это, — жадно предложил Джегар.
— Это мой раб, — ответил Хэрэгг, и вновь сила его голоса заставила Джегара отступить. — Посмотри на меня, — приказал Хэрэгг Сабану, затем он кивнул своему сыну, который крепко сжал своей огромной рукой запястье Сабана.
Сабан, его глаза застилали слёзы, посмотрел в жесткое лицо Хэрэгга. Его левая рука была крепко прижата к земле, и он не мог видеть нож. Но затем невыносимая боль пронзила ему руку, боль, поднявшаяся до плеча и заставившая его громко закричать. А Хэрэгг потянул вверх кровоточащую руку и приложил комок овечьей шерсти к остатку мизинца Сабана.
— Удерживай шерсть, — приказал ему Хэрэгг.
Сабан прижал правой рукой шерсть. Боль была пульсирующей, доводящей его почти до обморока, но он сжал зубы и раскачивался взад вперёд, а Хэрэгг подобрал обрезанные волосы и отрубленный палец и отнёс их к костру. Джегар снова вмешался, требуя, чтобы торговец отдал ему волосы, чтобы он мог использовать их для наведения на Сабана злых чар. Но мрачный Хэрэгг упорно игнорировал требование, а вместо этого бросил и волосы и палец в огонь, и проследил, как они сгорели.
Глухонемой теперь потащил Сабана между хижинами к северной части селения, где располагалась кузница Моркара, кузнеца Рэтэррина. Моркар был другом Галета, а его обычной работой было делать наконечники для копий из кусков бронзы. Но сегодня он нагревал бронзу, которую дал ему Хэрэгг. Кузнец избегал взгляда Сабана. Хэрэгг толкнул Сабана на землю, где Сабан закрыл глаза, и попытался унять боль в своей руке, но затем он почувствовал сильнейшую боль на своей правой щиколотке и завыл от мучений. Открыв глаза, он увидел бронзовое кольцо вокруг своей ноги. Оно было уже почти сомкнуто, и Моркар быстро стучал по горячей бронзе, соединяя два стыка. Потом кольцо было соединено бронзовой цепью со своим близнецом, надетым вокруг левой щиколотки, и прочно сковано в месте соединения. Металл был обжигающе горячим, и Сабан задыхался от боли.
Моркар полил металл водой.
— Прости, Сабан, — прошептал он.
— Встань, — сказал Хэрэгг.
Сабан встал. Небольшая толпа людей Рэтэррина наблюдала неподалёку. Его ноги были скованы так, что он мог ходить, но не бежать, его голова была обрита, а теперь Хэрэгг встал позади него и разрезал ножом его рубаху на спине сверху донизу. Он стянул её в сторону, так что Сабан остался обнажённым. Наконец, он разрезал ожерелье из морских раковин на шее Сабана, втоптал его в землю своей массивной ногой и положил в карман янтарный амулет, подарок матери Сабана. Джегар хохотал, Ленгар аплодировал.
— Теперь ты мой раб, — глухо сказал Хэрэгг, — или умрёшь или будешь жить, как я захочу. Иди за мной.
Сабан, его унижение было полным, подчинился.
* * *Ленгар боялся богов. Он не понимал их, но он понимал себя, и он знал, что вероломство богов может далеко превзойти все хитрости человека. И поэтому он боялся их, и как следует позаботился умилостивить их так, как только мог. Он преподнёс дары жрецам, захоронил символические меловые топоры во всех храмах Рэтэррина, оставил в живых жён Хенгалла, и даже заверил, что они не будут голодать.
Дух его отца отправлялся в потусторонний мир, где он будет жить с предками и богами. Но он уходил без нижней челюсти и без правой ноги, чтобы Хенгалл не мог ни рассказать о своём убийстве, ни, если его дух останется на земле, преследовать Ленгара. Челюсть и нога были скормлены свиньям, но с остатками тела обошлись почтительно. Хенгалла сожгли на большом погребальном костре по обычаю Чужаков. Костёр был зажжён через три дня после смерти Хенгалла, и горел в течение трёх дней. И только после этого над дымящимися углями был быстро возведён курган из мела и земли.