Золотой луч, упавший меж сосновых ветвей, ласково скользнул по ее маленькой руке, чуть тронутой первым легким загаром, заблестел на светлых золотистых волосах. Черты лица Ингвильды были правильными и мягкими, и ее можно было бы назвать красивой, но красоту портило замкнутое, немного даже высокомерное выражение, из-за чего она казалась угрюмой. В округе дочь Фрейвида хёвдинга считали гордячкой, и хотя все признавали, что гордиться собой у нее есть все основания, ее не любили ни мужчины, ни женщины. На самом деле она вовсе не была гордой или надменной, а была скорее застенчивой и никому не доверяла по-настоящему. В этом она была похожа на своего отца, который тоже не доверял никому. Сердце у нее было доброе, она втайне мечтала о любви, но никто из тех женихов, кто сватался к ней, не нравился ей. Всех их привлекало только ее знатное происхождение, родство с Фрейвидом хёвдингом, богатое приданое и еще более богатое наследство в будущем. Ингвильда была достаточно умна и проницательна, чтобы это понимать, и ждала сама не зная кого, скрывала свои мечты, никогда не болтала с девушками о женихах, и за это ее считали холодной. Но несмотря на эту сдержанность, в ней чувствовалась большая внутренняя сила, и даже Хёрдис в глубине души уважала сводную сестру.
Позади послышались торопливые шаги, скрип мелких камешков под чьими-то сапогами. Обернувшись, Ингвильда увидела Вильмунда. Вильмунд был сыном конунга квиттов Стюрмира, отданный на воспитание Фрейвиду хёвдингу[3]. Прошедшей зимой ему исполнилось семнадцать лет, срок его воспитания подошел к концу, и вот-вот отец должен был забрать его к себе, в усадьбу Конунгагорд, что на озере Фрейра*. А Вильмунду совсем не хотелось покидать семью, в которой он прожил восемь лет, со времени смерти матери, и к которой привык гораздо больше, чем к собственному отцу и мачехе. Срок его отъезда еще не был назначен, но гонцов от конунга ждали, и Вильмунд ходил с унылым чувством, что вот-вот его должны увезти из родной семьи в чужую. Его мягкое сердце страдало от предстоящей разлуки, но Вильмунд тщательно скрывал это — Фрейвид сумел внушить ему, что мужчине, а тем более конунгу не пристало такое слабодушие.
— Вот ты где! — воскликнул он, подойдя к Ингвильде и как бы случайно накрыв ладонью ее руку, лежавшую на камне. — Я так и знал, что ты пошла сюда!
Ингвильда улыбнулась и убрала руку. Она ничуть не сомневалась, что Вильмунд искал ее, причем поиски не были долгими, потому что все ее любимые местечки он знал наперечет. Стройный худощавый Вильмунд возвышался над ней больше чем на голову. Его чуть вытянутое лицо с тонким носом и узкими зеленоватыми глазами еще хранило почти детскую свежесть и неясность кожи, но развитые плечи и сильные руки говорили о том, что он не зря провел эти годы у своего воспитателя и вполне готов встать на носу своего первого боевого корабля.
— Посмотри! — Ингвильда показала Вильмунду на небо. — Видишь, солнце уже не так далеко от старшего камня. До Середины Лета осталось меньше месяца.
Вильмунд нахмурился, его лицо стало обиженным.
— Зачем ты так говоришь? — упрекнул он Инг-вильду. — Как будто радуешься, что я так скоро уеду от вас!
— А ты разве не радуешься, Вильмунд ярл? Подумай — меньше месяца пройдет, как у тебя будет своя дружина, хороший боевой корабль с позолоченной волчьей головой, красивый парус… Помнишь парус, тот, красно-синий, что я ткала зимой? Отец решил подарить его тебе на прощанье. Ты поплывешь в чужие страны, победишь там много врагов, добудешь много богатства и славы. И со временем тебя станут называть Вильмунд конунг. Разве ты не рад?
Ингвильда с шутливым укором посмотрела на Вильмунда. За те восемь лет, что Вильмунд прожил в их доме, она привыкла к нему, как к младшему брату, и заранее гордилась его будущей доблестью.
— Я-то рад, — уныло ответил Вильмунд, которому внушили, что именно об этом он и должен мечтать, и снова взял Ингвильду за руку. — А тебе совсем не жаль со мной расставаться?
— Ты так говоришь, как будто собираешься в первом же походе завоевать какую-нибудь далекую землю и остаться в ней навсегда! — Ингвильда усмехнулась, стараясь его подбодрить. — Мы же будем видеться с тобой. Ты будешь приезжать к нам, гостить у нас зимой. И на тингах мы будем встречаться. Отец же говорил, что всегда будет рад тебе и твоей дружине, что для вас всегда найдется место в нашем доме, и здесь, и в Кремнистом Склоне. На осенний тинг мы обязательно поедем. И мы с тобой снова увидимся на Остром мысу.
— Осенний тинг… — с досадой начал Вильмунд. Несколько месяцев, оставшихся до этого события, представлялись ему вечностью.
Но Ингвильда вдруг прервала его, положив ладонь на его запястье:
— Хватит, Вильмунд сын Стюрмира, ты уже не маленький! — сказала она и строго взглянула на него.
Вкльмунд смотрел ей в глаза как зачарованный и почти не слышал, что она ему говорит: брови Ингвильды были густыми и очень темными, почти черными, ярко оттеняя голубые глаза. Стоящая возле черного камня, освещенная солнечным лучом девушка казалась волшебно-прекрасной и загадочной, как светлый альв, и Вильмунд любовался ею, едва вникая в смысл ее слов. Сильнее власти конунга и славы воина его влекла она, Ингвильда дочь Фрейвида, и ее любовь была желаннее самой богатой добычи.
— Ты родился конунгом, и тут уже ничего не переменишь, — продолжала она. — Лучшая участь для конунга в том, чтобы побеждать своих врагов, а лучшая смерть для него — на поле битвы. И я не смогу тобой гордиться, если ты будешь думать только о том, как бы избавиться от походов и посидеть подольше возле моей прялки.
Вильмунд со стыдом опустил голову.
— А если я… — торопливо заговорил он, стремясь оправдаться, — …если я сделаю все это, пойду в походы, одолею много врагов, возьму добычу, ты тогда…
Ингвильда взмахнула руками, пытаясь заставить его замолчать, но он схватил ее за оба запястья и поспешно продолжал:
3
У знатных людей было в обычае отдавать своих детей на воспитание на сторону. В основном отдавали мальчиков, но иногда и девочек тоже. При этом считалось, что человек менее знатного происхождения воспитывает ребенка более знатного человека, и на этот счет даже была пословица: «Кто кому воспитывает ребенка, тот из двоих и младший». Один конунг ухитрился обманом посадить своего сына на колени другому конунгу, что означало передачу на воспитание, и тем самым утвердил свое более высокое положение и даже право взимать дань.