— Когда я стану конунгом, ты будешь моей женой?
— Замолчи! — воскликнула Ингвильда. — Не смей об этом говорить! Ты еще ничего не сделал, чтобы говорить о женитьбе. У твоего отца могут быть совсем другие мысли на этот счет. И незачем зря сотрясать воздух такими словами.
Вильмунд опустил голову: ему хотелось бы услышать совсем другой ответ. Но Ингвильда не могла дать другого ответа. Она прекрасно знала о любви к ней отцовского воспитанника — такое сплошь и рядом случается — и была убеждена, что в первом же походе он забудет ее, как часто забывается первое чувство. И это, как она считала, к лучшему, потому что в ее сердце его любовь не находила никакого отклика. Вильмунд был добр и приветлив, но в нем не было той внутренней силы и достоинства, которыми должен был обладать ее будущий возлюбленный. А красота Вильмунда, его знатность, будущее положение конунга не имели для нее никакой цены — Ингвильда была горда, но вовсе не тщеславна. Поэтому она не поощряла его любовных излияний и старалась пресекать их. Она была привязана к сыну Стюрмира, который рос вместе с ней, но в ее глазах ему навсегда было суждено остаться ее младшим братом, и не более того. Однако его страдания тревожили ее, и ей хотелось, чтобы Вильмунд поскорее уехал.
В раздумье Ингвильда оглянулась на черное пятно старшего «смотрельного камня» и вдруг ахнула. Вильмунд тоже обернулся. У дальнего камня в воде покачивался дреки* с убранным парусом. Они и не заметили, как он появился из-за мыса. Забыв обо всем, Ингвильда и Вильмунд рассматривали лангскип*, явно приплывший издалека: в их округе такого не было. Большое судно как-то нелепо покачивалось возле берега, собираясь то ли пристать, то ли плыть дальше. Его весла вяло шевелились в воде, как лапы дремлющей утки.
— Что это? — Ингвильда бросила удивленный взгляд на Вильмунда. — Чей это корабль?
— Я его раньше не видел. — Вильмунд пожал плечами. — С юга идет.
— Они что там, заснули? Что они намерены делать?
— Не знаю…
Ингвильде вспомнились показавшиеся ей нелепыми слова Хёрдис о двух китах. В самом деле: корабль без признаков жизни чем-то напоминал полуживого кита, беспомощного даже в родной стихии.
— Пойдем-ка посмотрим! — решила Ингвильда и первой направилась вниз по берегу, к чернеющему вдали старшему камню.
Вильмунд послушно шел за ней.
— Колль! Торд! Да что же вы! — Устав от бесполезных призывов, Модольв Золотая Пряжка остановился под мачтой и горестно развел руками. — Нас выбросит на камни! Вестмар! Да хотя бы ты…
— Рад бы… да вот что-то… меня тоже… — тяжело дыша, в несколько приемов выговорил кормчий Вестмар. Он не столько правил, сколько опирался на руль. По его раскрасневшемуся лицу ползли крупные капли пота. —• У меня с ночи все кости ломит. Как под каменным обвалом побывал… Не хотел говорить, да… Не могу… И поясница болит, как будто мне уже под семьдесят! А теперь что-то голова… Плохо соображаю, где верх, а где низ.
— Очень сильно качает, — слабым голосом пожаловался один из гребцов. •— И прибой шумит, как будто я в воде головой…
— Тор* и Мйольнир*! — Модольв с широким размахом хлопнул себя по бедрам. — Море гладкое, как вода в лохани, а прибой еле шепчет. Тролли* и турсы*! Хродмар!
Но Хродмар не ответил, он даже не слышал. Он лежал на кормовом настиле, голова его бессильно моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты, а лицо слабо, бессознательно кривилось. Дышал он тяжело и часто.
— Я вижу, нашему Щеголю хуже всех! — тяжело дыша, заметил старший из гребцов, Арнульв. Он старался держаться, но ему тоже было плохо. Подняв руку, он отер мокрый лоб, и пальцы его дрожали. — Зря ты не хотел остаться на Остром мысу, Модольв. Эта хворь так просто от нас не отвяжется. Надо было переждать. А теперь как знать, найдем ли мы здесь какой-нибудь дом. Плыть дальше…
Вдруг он охнул, схватился за горло и поспешно перегнулся через борт. Его тошнило, как мальчишку, впервые попавшего в море.
— Надо на берег… — бормотал Вестмар, часто дыша и тоже, как видно, борясь с рвотным позывом. — И воды у нас…
— Отойди. — Модольв подошел и взял у него из-под рук руль. — Полежи. Вон там удобная отмель. Мы идем к берегу. Ну же, мужчины, держитесь! — крикнул он, окидывая взглядом хирдманов на скамьях. Больше половины из них выглядело не лучше Вестмара. — Один я не справлюсь с «Тюленем»! Налегайте на весла, доберемся до берега — отдохнем! Остановимся в первом же доме, какой встретим!
— По бурной долине лосося мчится конь мачты… — бессмысленно бормотал Хродмар, и Модольв хмурился, слыша его голос. В хорошем настроении Хродмар любил говорить кеннингами, хотя не сочинил в жизни ни единой строчки настоящих стихов. Его увлечение немало забавляло товарищей, но сейчас Модольв был совсем не рад: Хродмар бредил. — Серая всадница волка смотрит из моря оленей… Пусть из тебя вырастет дерево, волчья пожива…
— Это все та ведьма! — проворчал Вестмар, улегшись рядом с Хродмаром. — Это она наслала на нас порчу. Почему мы ее не застрелили тогда? Стрелу пожалели!
— Что толку теперь говорить? — отозвался хирд-ман с ближней скамьи, Колль. Глаза у него покраснели, словно он не спал пять ночей подряд, он дышал с трудом, но держался, из последних сил налегая на весло. — От квиттингских ведьм не убережешься. Не надо было Хродмару с ней говорить…
— Ты еще скажи, что нужно было принести жертвы ее камню! — возмущенно отозвался Модольв. Он был в негодовании, как может негодовать добро-Душный человек, если видит, что оснований для радости не осталось совсем никаких. — Не повторяй ее бредней! Вы перегрелись на солнце! Вот отдохнем как следует…
Он замолчал на полуслове. Из-за берегового выступа показалась громада бурого утеса с темно-зелеными пятнами мха, зловеще знакомая. Тюлений Камень.
Иигвильда и Вильмунд подошли к песчаной отмели одновременно с чужим кораблем. На носу теперь можно было разглядеть тюленью голову с забавно ухмыляющейся мордой. Но корабль казался жалким и неуклюжим; еще издалека Ингвильда разглядела, что на половине скамей сидит всего по одному человеку, и те едва справляются с веслами, а остальные лежат на днище между скамьями.
— Они с кем-то подрались? — недоуменно спросила она, не отводя глаз от корабля. — Только половина живых…