Йока остолбенел и едва не попятился. Из головы сразу вылетели приготовленные слова. Он даже не подумал о том, что со стороны Важана это невежливо — в таком виде принять гостя.
— Спасибо, что приехал, — ворчливо приветствовал его учитель и указал на кресло напротив, — проходи и садись.
Йока вмиг почувствовал себя школьником, потревожившим старого больного человека. Но ему больше ничего не оставалось, как подойти к Важану, — каждый шаг повторило далекое гулкое эхо в глубине необъятной библиотеки. Он сел в кресло глубоко, как положено садиться равному напротив равного, и небрежно положил правую руку на подлокотник, деликатно демонстрируя этим плачевное положение левой.
— Я приношу свои извинения за то, что ударил тебя так сильно. Я не должен был этого делать, — без обиняков и предисловий сказал Важан.
— Я принимаю ваши извинения, — ответил Йока. Он давно приготовил и эти слова, и интонацию, с которой собирался их произнести, не теряя чувства собственного достоинства. — И тоже прошу извинить меня за дерзость.
— Да, конечно… — пробормотал Важан. Видимо, это означало, что извинение принято.
Вот и все? Можно встать и откланяться? Йока неуверенно посмотрел по сторонам.
— А в знак нашего примирения я бы хотел ответить на вопрос, который послужил поводом для этого неприятного инцидента, — начал Важан, снимая возникшую было неловкость.
Признаться, Йока успел забыть об этом вопросе. Да и задавал он его только для того, чтобы поставить учителя в тупик.
— Ты спрашивал, зачем силам тьмы нужно прорвать границу миров и погрузить наш мир во мрак, не так ли?
Йока кивнул.
— Ты задал сложный вопрос, надо отдать тебе должное. Хотелось бы еще, чтобы ты задал его из любопытства, а не ради срыва урока. Тебя действительно это интересует?
— Я ни разу не получил на него ответа, — уклончиво ответил Йока.
— Тогда я попробую тебе это объяснить.
Важан повернул ручку звонка на стене, и в библиотеку сразу вошла горничная с широким подносом, очень быстро и почти незаметно сервировала стол для кофе, а потом исчезла, словно растворилась в воздухе: ее шагов эхо не повторяло.
— Этот кофе мне привозят из Исида по специальному заказу. Угощайся. — Важан большой одутловатой рукой взял махонькую фарфоровую чашечку, такую тонкую, что она просвечивала в рассеянном свете старинного мозаичного окна.
— Благодарю, — кивнул Йока и тоже взял кофейную чашку: кофе пах пряностями и был обжигающе горячим.
Важан сел прямей, как будто ближе к Йоке:
— Ты изучал философию. Как ты думаешь, что мешает простому и ясному ответу на твой вопрос?
— Конечно, основной постулат теоретического мистицизма! Понятие абсолютного зла!
— Вот видишь, ты и сам все прекрасно понимаешь. Ты неглупый парень, Йелен, мне жаль, что ум и силу ты растрачиваешь на ерунду. Чем пускать пыль в глаза одноклассникам, я бы на твоем месте всерьез занялся наукой… — проворчал Важан недовольно, с некоторой брезгливостью на лице. — Итак, любая попытка ответить на твой вопрос входит в противоречие с определением абсолютного зла, то есть ты заложил в вопрос подвох, верно?
— Нет. Я просто хотел узнать, зачем это нужно абсолютному злу. — Йока врал легко и с достоинством.
— А что может быть нужно абсолютному злу, кроме как быть абсолютным злом? — Лицо Важана оставалось непроницаемым, но Йока уловил в его словах еле заметную издевку. — Соответственно, определение абсолютного зла целиком и полностью отвечает на твой вопрос, ты со мной согласен?
— Ну да… — Йока начал путаться.
— Кроме того, твой вопрос может быть истолкован и по-другому: как попытка отказаться от основного постулата теоретического мистицизма. А это, если ты понимаешь, уже касается не философии, а идеологии, политики.
— Политики? Но почему?
— Потому что теоретический мистицизм есть господствующая идеология. Его основа — ряд аксиом, как и в любой точной науке, а аксиомы не требуют доказательств. Но отними у научной дисциплины хотя бы одну аксиому, и все ее последующие построения рухнут.
— То есть если аксиома неверна, то наука ничего не стоит? — Йока почувствовал подвох в словах Важана — он в первый раз услышал рассуждения настоящего консерватора, до этого он судил о них со слов отца и его друзей.
— Нет, это не так. Аксиома не может быть неверна. По определению аксиомы. И наука не перестает быть наукой, если кто-то сомневается в ее постулатах. Не забывай, что на теоретическом мистицизме базируется мистицизм прикладной, плоды которого есть в каждом доме. В случае сомнения в аксиоматике создается другая научная дисциплина, которая развивается параллельно, как это происходит, например, в геометрии.
— И что, есть наука, которая развивается параллельно теоретическому мистицизму? — едко спросил Йока.
— Конечно есть. Я думаю, не напугаю тебя, если скажу, что это оккультизм и тесно связанные с ним прикладные и герметичные дисциплины.
Йока не полез за словом в карман:
— Оккультизм — это не наука. Это запрещенные практики мрачунов. Они опасны.
— Совершенно верно, — кивнул Важан удовлетворенно, — эти практики опасны, а потому законодательно запрещены. Так вот: именно оккультизм ставит под сомнение основной постулат теоретического мистицизма, задаваясь вопросом о целях абсолютного зла. Теперь ты понимаешь, насколько провокационен твой вопрос и почему большинство людей не желает разговаривать с тобой об этом? Конечно, никто не подозревает тебя в связи с мрачунами, поскольку ты дитя и не ведаешь, что творишь.
— Я не дитя… — проворчал Йока.
— Я назвал тебя так не в обиду, а исключительно в юридическом смысле, имея в виду твою неправоспособность. Ну и небогатый жизненный опыт тоже. Но вернемся к ответу на твой вопрос. Как ты думаешь, почему призраки приходят в наш мир?
— Современная наука не знает ответа на этот вопрос, — ответил он Важану.
Тот поморщился, фыркнул и сказал:
— Обрати внимание, я спросил, что думаешь об этом ты, а не современная наука.
— Я? А что я могу думать, если никто этого не знает? — Йока многозначительно поднял и опустил брови.
— Думать и знать — разные вещи. Или ты боишься думать?
— Нет, — быстро ответил Йока. — Но обычно никого не интересует, что думаю я.
— Во-первых, это неправда, во-вторых — ты ведешь себя столь неподобающим образом, что никому не хочется интересоваться твоим мнением.
— Не вижу никакой связи между моим поведением и моим умом.
— Ты не замечаешь, однако в большинстве похожих случаев связь существует. Видишь ли, ты принадлежишь к кругу, в котором такое поведение является чужеродным. Загляни в школу для плебеев, и ты найдешь, что каждый второй ученик в ней подобен тебе: не имея за спиной знатности рода, они вынуждены искать утверждения в другом. У детей аристократов в крови представление об иерархии, они умеют сохранять лицо и тогда, когда вынуждены подчиняться. Твое бунтарство исходит от неуверенности в себе, чуждого аристократии. Ты не слышишь голоса крови.
Йока слегка растерялся от услышанного, но немедленно ответил:
— Мой отец считает, что знатность рода не дает человеку никаких привилегий.
— Он совершенно прав. Привилегий — никаких. Зато накладывает множество обязательств и требований соблюдать условности.
— Мой отец против условностей. И воспитывает меня свободным от них.
— Возможно, ты много умней своего отца. — Важан чуть пригнул голову, спрятав глаза. — Ты здорово умеешь притворяться тем, кем не являешься.
— Откуда вы знаете, кем я являюсь? — Йока улыбнулся краем губы.
— Ты слишком молод, чтобы я этого не знал. — Профессор посмотрел на него сверху вниз, но не заносчиво, а скорей с достоинством. — Но мы снова отвлеклись. Так что ты думаешь о призраках? Или ты боишься показаться смешным?