— Продолжай, продолжай. Я внимательно слушаю. — Хладан опустил голову. Он действительно внимательно слушал, гораздо внимательней, чем могло бы показаться Ясне.
Четырнадцать лет назад он принес в дом Йеленов крошечного недоношенного младенца. При рождении мальчик весил чуть больше гекта[16], был покрыт первородным пушком и по всем законам природы должен был умереть. Но он не умер. Хладан ни о чем не просил их, он лишь рассказал, что мать ребенка — сирота и сама совсем еще ребенок — умерла родами, а дитя чудом осталось жить.
Инда лгал. Он не знал, кто мать этого ребенка, и десяток чудотворов искали ее (или ее тело) по деревням, стоявшим вокруг Беспросветного леса. Этот младенец словно упал с неба. Сумасшедшая старуха-мрачунья, у которой забрали дитя, рассказывала такие сказки, что в них не поверили бы и ее малолетние правнуки, если бы они у нее были. Старуха умерла на виселице, продолжая рассказывать сказки и выкрикивать пророчества, сулившие чудотворам скорую гибель. Мальчик мог оказаться кем угодно (и, судя по дате рождения, даже плодом чудовищных опытов профессора Ва́жана), но скорей всего просто наследовал способности мрачуна, и Инда посчитал, что стоит держать ребенка на глазах чудотворов, поближе к себе. Мрачун, воспитанный в лояльности к чудотворам, мог им пригодиться. А Йелены так легко попались на удочку…
— Они вытолкали Йоку из детской, а он старался попасть обратно, для него это была игра. Он приоткрывал двери, прятался и подслушивал. Пока кто-то из девочек с силой не захлопнул дверь. А Йока держал руку на косяке с другой стороны, и эта тяжелая дубовая дверь прищемила ему пальцы. Когда я прибежала наверх, в детскую, он уже не кричал, только плакал. Инда, он был так несчастен! Ты помнишь, каким букой он всегда был, с самого младенчества? А тут… Он обхватил меня за шею, и плакал, и просил взять его на руки.
— Он сам просил тебя об этом?
— Да. В последний раз он просил взять его на руки года в два. Он всегда стремился к самостоятельности, ему нравилось ходить самому. Только Йера иногда носил его на шее. А тут… Он плакал, Инда, он прижимался ко мне, он дрожал. Я взяла его на руки и отнесла на кухню. Ему было почти шесть лет. Инда, с каждым годом я все сильней убеждаю себя в том, что он сделал это нарочно. Я не должна так думать, это нечестно по отношению к нему, но я вспоминаю тот миг, и мне кажется, он злорадно улыбается, когда говорит: «Мамочка, отнеси меня, пожалуйста! Я не могу идти!»
— А девочка?
— Какая девочка? — Ясна посмотрела на Хладана, словно проснувшись.
— Девочка, которая захлопнула дверь?
— Доктор Сватан хотел учинить им разнос, но девочки и без этого испугались сильней Йоки, у одной была настоящая истерика, ей давали нюхать соль и увезли домой всю в слезах. Она даже не могла говорить. Мы тоже поехали домой, и по дороге у меня началось кровотечение… Инда, я не должна так думать, но он убил моего ребенка! Он… он избавился от конкурента, понимаешь? Он усыновлен по всем правилам, он наследует за Йерой титул и деньги как единственный сын!
— Погоди, погоди… Много ли шестилетний мальчик знает о титулах и законах наследования? И потом, Мила благополучно появилась на свет, или мне это только показалось?
Начитавшись беллетристики о детях-убийцах (а Инда не сомневался, что Ясна нарочно выбирала для чтения бульварные романы подобного рода), нетрудно прийти к подобным выводам, однако Инду больше заинтересовала истерика девочки. Если это не совпадение, если мальчик в шесть лет был способен вызвать у обидчицы столь бурную реакцию, то на что же он способен теперь?
— Мила — девочка! А мой нерожденный малыш был мальчиком…
— Хорошо, хорошо. Скажи мне, ты начала ненавидеть Йоку сразу же после этого? Или прошло какое-то время?
— Я… не знаю. Но, если говорить честно, все это началось со мной после рождения Милы, через два года. Я ничего от тебя не скрываю, Инда! Мне надо быть честной хотя бы с кем-нибудь! Я устала обманывать себя! Йока ненавидит Милу, он возненавидел ее с первого дня! Мне иногда кажется, что он хочет ее убить! Возможно, я выдумываю это, чтобы как-то оправдаться перед собой. Возможно. Когда ему было восемь лет, он заболел воспалением легких. Он болел очень тяжело, несколько дней пролежал в горячке, без сознания. Доктор Сватан собрал вокруг него целый консилиум, среди врачей были и чудотворы. Он боялся, что Йока не выдержит кризиса и умрет.
— Скажи, ты хотела, чтобы он умер?
— Нет! — вскрикнула Ясна. — Нет, не хотела! Я не лгу, я хочу избавиться от него, но не такой ценой! Я не желаю ему смерти, неправда! Я не смогу жить, если он умрет, понимаешь? Я не смогу после этого жить! Такого чувства вины мне не вынести!
— Я просто спросил. Не кричи.
Чем громче она кричит, тем понятней становится: она мечтает о его смерти, потому что не знает другого способа отказаться от него.
— Извини, — она всхлипнула и достала из рукава тонкий батистовый платок. — Все это очень болезненно для меня, я не вижу никакого выхода.
— Продолжай. Что случилось во время его болезни?
— Мне было страшно заходить в его спальню. Там… мне казалось, она переполнена ужасом. И этот ужас сочился сквозь стены. Мила не спала ни одной ночи за время болезни Йоки.
— А что сказали чудотворы, которых вызвал доктор Сватан?
— Ничего! Они не сказали ничего! Но я же видела, они вошли и долго осматривались, как будто принюхивались! Они что-то заметили, но мне не сказали!
— Это вовсе не доказывает, что Йока хочет убить свою сестру, как ты понимаешь. Я думаю, речь идет об обычной детской ревности. Старшие часто ревнуют родителей к младшим, а ты еще и усугубила эту ревность. Я думаю, никакой опасности для Милы нет.
— Мне… не рассказать, как он на нее смотрит… — Ясна дрожала. Хладан прижал ее к своему плечу и покачал, успокаивая, словно ребенка.
— Конечно. Но это вовсе не значит, что он ее убьет. Или причинит ей какой-нибудь вред.
Шаги на аллее за спиной прервали их разговор: к беседке шел дворецкий.
— Доктор Хладан, стало свежо. Сегодня будет холодная ночь.
— Спасибо, Жита, я знаю, — откликнулся Инда.
— Сидите тут в темноте… — проворчал тот. — Как будто трудно в беседке повесить солнечный камень.
Хладан посмотрел вокруг: действительно, почти совсем стемнело, а он за разговором и не заметил — северные сумерки, даже очень густые, не шли в сравнение с чернотой южных ночей.
— Жита, чудотворам не нужны солнечные камни. Солнечные камни они делают для людей. А я могу заставить светиться любой булыжник, я же волшебник, я умею творить чудеса… — Он окинул беседку взглядом, и мраморные колонны осветились изнутри янтарным светом, сначала робким, как неясное мерцание светляка в ночи, а потом ровным и ярким, гораздо ровней неверного пламени огня.
Дворецкий раскрыл рот и продолжил не сразу:
— Я принес вам плед, доктор Хладан. Принести плед и для госпожи Йеленки тоже?
— Нет, Жита, не нужно. Мы обойдемся одним на двоих. И приготовь нам горячего вина, мы скоро вернемся в дом.
— Слушаю, доктор Хладан, — дворецкий кивнул.
Инда нанял его по телеграфу, через агентство, всего две недели назад, и дворецкий очень гордился, что его приняли в дом чудотвора. Нехитрые фокусы забавляли Инду: на самом деле колонны беседки были покрыты тонкими пластинками солнечного камня — заставить светиться мрамор не удалось бы ни одному чудотвору.
Жита ушел по аллее в темноту, а Хладан набросил плед на плечи Ясны.
— Спасибо, Инда, но мне не холодно, — она покачала головой.
— Ты просто не замечаешь.
— Мне не холодно. Мне страшно, Инда.
— Даже рядом со мной?