Но Башлыков не торопился начинать ремонт дороги.
"Погоди ж, проучим мы тебя!" - решил Санька, и однажды, не доезжая до села, молодые возчики свернули влево, а перед трясиной поставили жердь с надписью:
"Здесь топь. Объезд влево. Председатель колхоза Башлыков".
Эту выразительную надпись локтевский председатель увидел только на другое утро и схватился за голову. За сутки через усадьбы проехали десятки подвод и проторили новую широкую черную дорогу.
Башлыкову волей-неволей спешно пришлось выслать к трясине людей и засыпать ее хворостом, щебнем, землей. Случай этот стал известен по всей округе. Колхозники, встречая в пути молодых возчиков из Стожар, первыми съезжали в сторону и с преувеличенным почтением снимали шапки: "Наше вам! Как там Башлыков здравствует после самокритики?"
Домой Санька возвращался поздно вечером, пропыленный, обожженный солнцем. С грохотом стаскивал с натруженных ног сапоги, степенно садился за стол ужинать.
- Ну как, кормилец, - улыбалась Катерина, - на зиму хлебом мы теперь обеспечены?
- А как же... Сегодня по восемьдесят соток записали, - отвечал Санька.
- Щей-то подлить, бригадир?
- Можно...
Часто Санька приводил с собой в избу Федю. Они вместе ужинали, а потом, обложившись книгами и тетрадями, садились заниматься.
Катерина укладывала Феню и Никитку спать, чтобы они не мешали старшим, сама старалась ходить по избе на цыпочках и даже раздобыла для мальчиков вместо коптилки семилинейную лампу.
После занятий Федя спешил к дедушке, но Катерина не отпускала его, укладывала спать вместе с Санькой, а утром кормила мальчиков завтраком и провожала на работу.
Однажды в сумерки к избе Коншаковых приплелся дед Захар.
Катерина встретила его у крыльца.
- Нехорошо, Катюша! - сказал он с упреком. - Внука у меня сманиваешь.
- Да вы посмотрите, петухи-то наши совсем замирились. - Катерина показала через окно в избу, где за столом занимались Санька и Федя. Похоже, и мой за ум взялся, в школу вернется.
Дед Захар заглянул в избу, потом осторожно прикрыл створки окна и опустился на завалинку. Катерина села с ним рядом, задумалась.
- Захар Митрич, опять я за старое. Отпустите Федю ко мне! Не обижайтесь, я прямо скажу: человек вы в годах, здоровье не ахти какое, не ровен час... всякое может случиться... И опять мальчик сирота сиротой останется. А он еще птенец бескрылый да неоперенный... Ему мать нужна.
Дед Захар, опустив голову, долго не отвечал.
- Я внуку худого не желаю... Да ведь обидно, Катюша; пока весна да лето-шум вокруг меня, смех, споры ребячьи. Я сам тут вроде помолодел с ними... А как осень, и опять я один-одинешенек...
Катерине стало жалко старика.
- Так и вы к нам переходите, - неожиданно сказала она, досадуя, почему такая мысль не пришла ей в голову раньше.
- В вашу-то конуру? - удивился дед.
- В тесноте - не в обиде, Захар Митрич. Поместимся как-нибудь.
- Нет, - подумав, отказался старик. - А вот, если желаете, переселяйтесь ко мне. Со всем хозяйством. У вас что - закуток, два оконца, а у меня, как-никак, довоенный дом, раздолье.
- А и правда, Захар Митрич! - обрадовалась Катерина. - Вот и заживем одной семьей. Пойду со своими ребятами посоветуюсь.
Глава 39. ЗВЕЗДЫ НА НЕБЕ
Ласточки, прижившиеся за лето под карнизом, сегодня были немало встревожены: все утро в школьном дворике толпились ребята, шумно о чем-то спорили и с любопытством поглядывали на их гнезда. Но вскоре птицы успокоились. Все ребята куда-то ушли, и во дворике вновь стало тихо. Потом появились две девочки и сели на крылечко.
- Ты как думаешь, - спросила Маша Зину Колесову: - сдадут наши переэкзаменовку?
- Должны сдать... Готовились же! - рассудительно ответила подруга.
- Еще как! А вдруг случится что-нибудь... Давай на ромашке погадаем.
Девочки оборвали лепестки у десятка цветов - "сдаст - не сдаст".
Получилось, что у Феди с Тимой все будет хорошо, а Санька испытания не выдержит.
- Чепуха на постном масле! - рассердилась Маша и разбросала ромашки. - Все сдадут.
Еще через некоторое время к школе прибежали Семушкин и Степа:
- Ну, как наши? Сдали?
- Ничего пока не известно, - сказала Зина.
Ребята побродили по пустым школьным коридорам, попытались заглянуть в класс, но Андрей Иваныч сердито погрозил им пальцем.
Пришлось сидеть и ждать.
Наконец экзамены закончились. Ученики высыпали во двор. По сияющему лицу Тимки Маша сразу поняла, что все обошлось благополучно. Тимка рассказал, что почти все ребята, которые готовились летом, зачислены в шестой класс. Только двоим придется пойти в пятый.
Вскоре показались и Санька с Федей.
- С нами? В седьмой? - подбежала к ним Маша.
Друзья кивнули головами.
Маша хотела было на радостях крикнуть "ура", но тут взгляд ее упал на старую березу в школьном саду, и она шепнула Саньке:
- Помнишь, что написал? Убрать бы надо...
Санька смущенно покосился на ребят:
- Ладно... потом!
Но Маша подняла кусок стекла, подбежала к березе и принялась соскабливать со ствола слово "прощай". Подошли к дереву и остальные школьники.
Но надпись, зарубцевавшаяся за лето, прочно держалась на коре березы.
- Отойди, я сам! - Санька отстранил Машу от дерева, достал складной нож и перечеркнул "прощай". Потом оглянулся на ребят и выцарапал новое слово.
- "Здравствуй, школа!" - прочел Федя. - Это и мне подходит. - И, взяв у Саньки нож, нацарапал внизу свое имя.
- Дайте и я распишусь! - закричал Тимка.
- Пожалейте вы березу-мученицу! - подошел сзади Андрей Иваныч и, разглядев, что написали ребята, улыбнулся.
Постояв еще немного у березы, учитель вместе с детьми пошел к Стожарам.
Они поднялись на пригорок и невольно остановились. В прозрачном воздухе и ярком свете солнца луга, нивы, деревья были так свежи и красочны, словно их прибрали к большому празднику.
Шумели на ветру раскидистые старые ивы у реки, и в глазах рябило от серебристого блеска их листьев. Ослепительные тугие облака, похожие то на ветки с яблоневым цветом, то на белогрудых лебедей, плыли в просторном небе.
Скошенный луг за рекой покрылся такой густой и сочной отавой, что, как ни старались коровы и телята выщипать ее, луг неизменно хранил свой изумрудный блеск.
С полей несло запахом меда, печеного хлеба и еще чего-то невыразимо сладкого и приятного.
Из-под ног, как резиновые, упруго вспрыгивали кузнечики, ударялись в лица. Кругом неумолчно звенело и стрекотало.
- Хорошо-то как! - невольно вырвалось у Маши.
- Что хорошо? - не поняла Зина Колесова.
- И поле, и все... И луг наш, и лес, и речка. И облака на небе. Так бы вот шла и шла... Я так думаю: лучше, чем у нас в Стожарах, нигде и на свете нет.
- Облака, поле... эка невидаль! - хмыкнул Семушкин. - Не знаешь еще, какие есть на свете места, географически необыкновенные. Вот в субтропиках бы пожить! А про наши Стожары и не знает никто.
- Чем же плохи Стожары? - сказал Андрей Иваныч. - Я вот, бывало, на фронте, на привале где-нибудь, глаза закрою, а Стожары, как живые, передо мной. И речка плещет, и белая тропка через поле бежит, и хлебом пахнет. А то еще ночью поднимешь голову к небу. когда нет на нем ни туч, ни облаков и все звезды, большие и малые, в сборе, и залюбуешься. Такая красота над тобой, такой простор - слов не находишь, чтобы выразить все это. А вглядишься в звездное небо и начнешь понимать, из чего вся эта красота складывается: вот Большая Медведица, вот Малая, там созвездие Тельца, Геркулеса, Дракона, Козерога. И каждое занимает свое определенное место, загорается в положенный час. Отыщешь в этом огромном звездном мире скромное, маленькое созвездие Стожары. "Ага, думаешь, и без тебя не обошлось!" Не забыли, друзья мои, где находится это созвездие?