Вдвоем они обошли основные помещения станции. Шорин объяснил саперу, что Царскосельская радиотелеграфная была построена по английской схеме Маркони, копия станции в Карнарвоне, близ Лондона, — она искровая, радиоимпульсы создает мощный разрядник, а питание колебательного контура осуществляется от аккумуляторной батареи напряжением в двенадцать тысяч вольт.
— Вот они, аккумуляторы, — сказал, отворяя дверь в просторный барак. — А контур и разрядники там, в конце, видите? Батарею мы подзаряжаем… вернее, подзаряжали генераторами постоянного тока, мы их демонтируем, а это, — он показал на долгие ряды аккумуляторных банок, — придется того… их, тяжеленных, не вывезти.
Но отчего-то жальче всего было показывать саперу мачты антенн. Ветер гудел в оттяжках, края поля тонули в густом мраке, и казалось, мачты просят взять их с собой.
Паровоз, как и обещал машинист, подкатил через два часа, но еще не управились, еще таскали отовсюду, подвозили на пароконных повозках ящики с мелкими деталями Шорин охрип, убеждая не забивать вагоны ненужным, торопливо сортировал людей — кто поедет поездом, а кто с обозом отправится в Петроград.
Машинист изредка дергал за шнурок свистка, напоминал о себе, и действительно нужно было ехать, потому что и у саперов назначенное время, его оставалось совсем немного.
В последнюю минуту вспомнили, притащили откуда-то две печки-буржуйки, затолкали в теплушки, и паровоз свистнул с какой-то нетерпеливой болью, дернул, вызывая нестройный звон буферов, и потащил вагоны на главный путь.
Те, что оставались, некоторое время бежали рядом с коротким составом, махали руками, как бы расставаясь навек.
На основном пути подцепили еще два вагона. Семафор долго не открывали, тронулись, когда уже все вокруг — и покинутые здания станции, и вокзал, и кроны деревьев в парке — все подернулось серым, расплылось в слабом предутреннем свете.
Шорин стоял у растворенной двери теплушки, прислушиваясь к мерному стуку колес, к голосам механиков, прилаживающих к месту печку-буржуйку. И тут донеслось что-то похожее на гром — там, вдали, откуда они уезжали. Потом рвануло еще раз, громче, и он понял, что это саперы сделали свое дело.
Глава четырнадцатая
1
Секретарь Совета Народных Комиссаров Фотиева с улыбкой протянула листок:
— Уж и про картошку в посылках вставили, Вадим Николаевич, ничего не упустили…
— Случай, Лидия Александровна. — Подбельский тоже с иронией улыбнулся. — В кои веки так генерально отчитываюсь! Если по шапке падают, так надо хоть что-то и выпросить — в виде компенсации.
С листком в руках он отошел к окну, смотрел на заснеженный кремлевский плац, на купола соборов. Подводить итоги по ведомству отчасти сам напросился. Не из желания, конечно, чтобы пожалели, а чтобы разом утвердить нужное: просить декретов по многим и часто мелким для СНК вопросам было бы глупо, а так, если поддержат, работать станет легче.
Главное в проекте постановления касалось горемычного, уже почти совсем разрушенного телеграфа. Он изобрел его заменители: посылку срочной корреспонденции в виде специальных записок со скорейшей их доставкой по железной дороге и курсирование по особым направлениям специальных курьеров, которым учреждения и ведомства с гарантией скорой доставки могут вверять свои депеши, прежде лавиной сваливаемые на телеграф. Ну, а уж кому нужно все-таки телеграфировать — пожалуйста, но по норме, как хлеб. И для всего этого ему нужна поддержка только в скорейшем продвижении почтовых вагонов…
Только!.. Он усмехнулся, уловив очевидное лукавство в этом пришедшем на ум слове. Скорейшее продвижение вагонов в условиях железнодорожного кризиса! Так, наверное, и скажут на заседании Совнаркома, когда станут слушать его объяснения. Но он ответит, что «в виде компенсации» он внес в проект постановления пункт о том, чтобы Наркомпочтелю разрешили прекратить пересылку картофеля по почте, — об этом и говорила Фотиева. Кажется, мелочь, а высвободит уйму вагонов. Взамен же просит одного: скорости. Не такой, как у электронов, бегущих по телеграфной проволоке, а хотя бы самой скромной, путейской, тридцать — сорок верст в час. И меры-то нужны — приструнить агентов железных дорог и военных сообщений, пресечь их халатность, забывчивость, нетребовательность, когда речь идет о почте.
Кое-какие меры он, правда, и сам может предпринять: есть теперь свои люди у военных, Иннокентий Халепский с августа прошлого года, с начала контрнаступления против Деникина, — начальник связи Южного и Кавказского фронтов, а Любович по совместительству с должностью замнаркома получил звание еще выше — начальник связи Красной Армии. Он, Подбельский, тогда еще смеялся, напомнив Иннокентию, как предсказывал ему военную карьеру. Но тот нашелся: «Вам же хуже, Вадим Николаевич, без помощников остаетесь». Прав, конечно, был этот добрый молодец с шашкой на боку. Только уж так водится: сам предлагал создавать войска связи, вот сам и выполняй, расплачивайся своими резервами. Но теперь-то хорошо, что Халепский на юге, он поможет решать с телеграфом и телефоном, а почтовые вагоны пойдут и без него[4]…
4
В сентябре 1920 года И. А. Халепский (1893–1938) возглавил Управление связи РККА, затем Военно-техническое управление. Он многое сделал для развития мотомеханизированных войск и автобронетанковой техники. В 1932–1934 гг. — член РВС СССР, а в 1937–1938 — нарком связи СССР.