Молчание тянулось и тянулось, и я начала задаваться вопросом, о чем я вообще думала, пытаясь говорить с ними сейчас, без подготовки и не думая о том, к чему я веду. Но отступать было уже поздно, поэтому я просто продолжила, говоря от разбитого вдребезги сердца и надеясь, что это найдет отклик хотя бы у одного из фейри, слушающих с восторженным вниманием.
— Какую славу можно обрести, стоя плечом к плечу с мужчинами и женщинами, которых ты даже не знаешь, объединившись против угнетения и преследования? Какую славу можно обрести, когда твердо стоишь против прилива тирании, настолько всеобъемлющей, что чувствуешь себя песчинкой, пытающейся противостоять целому океану? Какая слава в том, чтобы видеть, как фейри, которых вы любите, рубят и убивают монстры, сотканные из теней, и существа, рожденные из тьмы? На какую славу вы можете претендовать, когда боретесь против поводка, который уже затянулся вокруг вашего горла? Когда законы пишутся против ваших прав, а лже-король надевает корону, и никому не удается сбросить ее с его чрезмерно раздутой головы?
Мое сердце колотилось в груди, пока я говорила, слова были излиянием каждой несправедливости, с которой я столкнулась вместе с сестрой с того момента, как мы ступили на землю Солярии.
— Какая слава в том, чтобы сражаться в проигранной битве? Стоять с клинком в руке и магией, яростно пылающей в тебе, против силы, намного превосходящей твою собственную, и при этом ни разу не вздрогнуть от страха? Когда даже звезды не помогают нам, а ночь становится темной от теней? Какая же слава тогда, спрашиваю я вас?
Широко раскрытые глаза смотрели на меня с такой потребностью в ответе, что это вызвало огонь ярости, пылающий в каждой фибре моего существа, и я схватилась за рукоять своего меча, повышая голос в ответ на свой собственный вопрос.
— Каждый из вас, стоящий передо мной, и каждый фейри, павший на том поле боя, сражаясь рядом с нами, знает ответ на этот вопрос. Потому что нам не нужна слава. Нам нужно только знать, что мы сражаемся за то, что правильно. Мы сражаемся за свободу от угнетения и конец тирана. Мы встаем и говорим «нет». Пусть Лайонел Акрукс и усадил свою чешуйчатую задницу на трон моего отца, но он всего лишь змея, сидящая на красивом сиденье. Я не склоняюсь ни перед ним, ни перед его фальшивой короной. А вы?
Оглушительный рев протеста ответил на мой вопрос, и жестокая улыбка искривила мои губы, когда я увидела, что в них снова поднимается потребность сражаться.
— Ни одна война не выигрывается в одном сражении, — продолжала я. — Ни одно королевство не завоевывается за одну битву. И хотя мы пролили кровь за наше дело на том поле хаоса и резни, они тоже пролили кровь за него. Мы ранили их в той битве. Мы заставили их проливать кровь для нас, а тысяча мелких порезов может убить так же верно, как и один удар в сердце. Поэтому я предлагаю продолжать резать Лайонела Акрукса и его теневую суку-невесту всеми возможными способами. Мы будем резать, резать и резать их, и мы будем сражаться и сражаться с ними до самого горького конца, пока я знаю в своей душе, что мы получим больше славы, чем любой из нас когда-либо смел желать!
Я выхватила меч, и последние лучи заходящего солнца заиграли на полированном металле между пятнами крови, которые все еще оставались на нем, заставляя его вспыхивать, как маяк, над моей головой.
Повстанцы ревели во имя славы, которая еще не наступила, и также достали свое оружие, ударяя по воздуху и скандируя в знак неповиновения, все они поклялись продолжать сражаться в этой войне. Не потому, что они знали, что мы победим. Но потому что они знали, что это правильно.
Я развернулась и пошла прочь от них, держа подбородок высоко поднятым, не позволяя глазам повернуться к гробу, в котором лежал Дариус Акрукс, человек, которого я бесконечно ненавидела и любила.
Это не наш конец.
У меня не было возможности воплотить эту клятву в жизнь, но все еще кровоточащая рана на моей ладони болела от этого обещания — рана, нанесенная клинком из солнечной стали, не успела затянуться, как затянулись другие мои раны.
Но я приветствовала эту боль — хоть какое-то прикосновение к реальности, чтобы удержать меня от самых мрачных мыслей, которые кружились в моей голове.
— Ваше Высочество, — пробормотал мужчина, когда я ступила на руины этого места поклонения и начала идти по каменному залу, который, должно быть, был прекрасен в свое время, хотя старая резьба давно потускнела. — Для вас приготовлена комната, если вы желаете следовать за мной?