— Завтра я проснусь мертвым. Пускай! Дай Боже, чтобы я после этого земного чистилища проснулся у тебя на небе. Га! Все внутренности у меня сжимаются, страшная боль — ужас, ужас, пришел мой конец…
4 февраля.
Я очнулся не на небе, а в своей постели. Ну а если эта постель стоит где-нибудь на небе? Что если мне только снится, что я очнулся? Ведь я должен быть мертвым, мертвым… А я чувствую себя так божественно, так прекрасно! Никогда я не испытывал такого очаровательного чувства! Выскакиваю из постели, танцую и пою… Камердинер мне приносит завтрак: берлинское печенье…
Ах ты, психопатологическая свинья!.. Но я чувствовал себя все время так прекрасно, что считал себя спасенным от злого духа, окончательно, раз и навсегда.
Однако, в позднее послеобеденное время, когда я шагал по коридору, мне кто-то резким движением положил руку на плечо. Оглядываюсь; нигде никого. Пошатываясь, вхожу в ближайшую дверь — Хельга стоит передо мной, с поклоном протягивая мне руку и хохоча: «Вот как я вас обогнала, а?..»
6 февраля.
Наука обманула меня, и я решил найти убежище в суеверьях. В Берлине живет известная колдунья по имени Эсмеральда Кармен Кюмист, дочь пастора и цыганки. Говорят, творит всевозможные чудеса. Сегодня же туда поеду.
7 февраля.
Итак, я у нее был. Опять инкогнито, потрепанный помощник пекаря. Я увидел 45-летнюю женщину, высокую, с классическим, строгим, прямо даже величественным лицом; какой контраст по сравнению с дурацким глупым чурбаном Вехсельбалгом! И ей я рассказывал о солодильщике, которому я надавал пощечин.
— О, здесь легко помочь, господин мой любезный! — воскликнула она, и ее голос звучал ангельски убежденно; — вы разом излечитесь, — однако — однако — это будет стоить много денег…
— Много ли?
— Ах — 15 марок!
— Так много? Господи, где я их возьму?
— Ну, господин мой любезный — из любви к ближнему я это сделаю для вас за 12 марок…
— А за 10 нельзя?..
— Ну ладно — во имя Господа Бога, за 10! А теперь ликуйте, господин! Во имя солнца, творящего благо на нашей земле, дьявольская сила власть свою над вами потеряет! Всесильно средство мое!
И она принесла из шкафа обычный орех, обмотанный суровой нитью.
— В этом орехе заключены, ваше благородие, вещества таинственные, редкостные, каких не рождает наша земля. Здесь находится помет змеи, который, представляя собой выделение на цвет папоротника, в лесу сосновом в январе свет увидел. Далее слеза гориллы. Item[8] — бриллианта пот, который, прежде чем, в страхе смертельном, в жару чрезмерном, возгореть, обратно на солнце — чрево свое материнское — упадет. И, наконец, красной планеты Альдебарана лучи, в стеклянную ловушку пойманные. На все это повеяло дыхание девственницы, которая уже 13 детей родила, мужчиной не тронутая. Главное, однако, перышко здесь есть от лягушки, прекрасной, как улыбка девы подросшей, что бывает только раз в сто лет; трижды, четырежды блажен тот, кто найдет его как раз в тот момент, когда лягушка потеряет его, кто, поднявши его, тут же поцелуй на нем запечатлеет; тот владеет несметным богатством мира. Орех этот дивотворящий, имя его podex romanus[9], вы должны его всегда на сердце своем носить и никогда вовнутрь его посмотреть не смеете, а то вещества в нем находящиеся силы свои целебные потеряют, а вы тяжко-тяжко заплатите за грешное любопытство и неверие свое. Ибо только вера дает блаженство, неверие есть пагубный принцип, вера только и есть то, что лечит, о чем, однако, ученые понятия не имеют. А если, невзирая на талисман, вами овладеет когда-нибудь этот страх, все время только повторяйте громко: «Призрак, а ну-ка в жопу прыг!» Если и после этого не исчезнет страх ваш, кричите эти слова еще громче; а если и это не поможет, орите до тех пор, пока дом не будет сотрясаться. Вы спасены, господин!
Она говорила так энергично и возвышенно, что я всем сердцем набожно поверил ей; возвышенное чувство царило и в моей душе. Повесив талисман на шею и заплатив вместо десяти сто марок, я помчался домой, вызывая всех призраков на поединок.
28 марта.
Благословенна ты в женах! Я осыплю тебя миллионами, если нынешнее мое состояние сохранится еще год! Я здоров, здоров! И только тот поймет волшебное значение слова этого, кто был болен.
Ни один рыцарь не чувствовал себя в такой безопасности и таким неустрашимым под своими доспехами, как мое сердце под моим орехом. Несказанная блаженная уверенность охватила всю мою душу. «Ничто мне теперь не может повредить, ничто!» — повторяю я теперь все время и верю в это, и действительно мне ничто не повредило. Ну, если кто-то мне теперь станет докучать наукой! Я надаю ему пинков по…!