Выбрать главу

Конечно, нельзя ожидать, чтобы академии посчастливилось иметь среди своих членов всех этих писателей, но учреждение, которое не сумело привлечь ни одного из них и отмежевалось почти от всего, что есть живого, развивающегося и оригинального в американской литературе, не имеет ничего общего с нашей жизнью и надеждами. Академия не представляет современную американскую литературу, а лишь одного Генри Уодсуорта Лонгфелло.[28]

На это могут возразить, что в конце концов в академии только пятьдесят мест и, естественно, она не может иметь своим членом каждого, заслужившего эту честь. Но дело в том, что, хотя в академии не нашлось места для немногих наших значительных писателей, в ней состоят три чрезвычайно слабых поэта, два незначительных драматурга, два джентльмена, известных лишь тем, что они занимают должность президентов университетов; человек, который лет тридцать назад был известен как довольно остроумный карикатурист, и еще несколько джентльменов, о которых — с грустью признаю свое невежество — я никогда не слышал.

Позвольте мне еще раз подчеркнуть тот факт — и это действительно факт, — что я вовсе не хочу обрушиться с нападками на академию. Это — гостеприимное, щедрое и, безусловно, солидное учреждение. И то, что в нее не входят наши замечательные писатели, не только ее вина. Иногда в этом повинны и сами писатели. Не могу представить себе, чтобы неуклюжий Теодор Драйзер чувствовал себя как дома на изысканных академических обедах, а если бы на них присутствовал Менкен, он бы всех довел до белого каления своими ядовитыми шуточками. Нет, я не воюю с академией, я просто с огорчением говорю о сложившемся в ней положении, потому что оно ярчайший пример отрыва интеллектуальной жизни Америки от всех действительно насущных и реальных потребностей.

Тот же отрыв, к сожалению, наблюдается в большинстве наших университетов, колледжей и школ. Я могу назвать только четыре из них, а именно Роллинз-колледж во Флориде, Мидлбери-колледж в штате Вермонт, Мичиганский и Чикагский университеты (в последнем преподавали такой блестящий писатель, как Роберт Херрик, и столь смелый критик, как Роберт Морс Ловетт), которые проявили подлинную заинтересованность в современной литературе. Только четыре. А ведь в Америке университетов, колледжей, консерваторий, богословских, ремесленных, художественных училищ столько же, сколько на улицах автомобилей. Всякий раз, как вы увидите общественное здание с готическими окнами на прочной бетонной основе, будьте уверены, что перед вами еще один университет и в каждом из них от двухсот до двадцати тысяч студентов с одинаковым усердием избегают тягот образования и добиваются общественных преимуществ, даваемых степенью бакалавра искусств.

О, с общественной точки зрения наши университеты поддерживают тесную связь с широкими массами, например, когда дело касается спорта! На футбольном матче какого-нибудь крупного колледжа присутствует до восьмидесяти тысяч болельщиков, каждый из которых заплатил пять долларов за билет и проехал в машине от десяти до тысячи миль, чтобы с восторгом посмотреть, как двадцать два человека гоняются друг за другом по причудливо расчерченному полю. Во время футбольного сезона способный игрок пользуется почти таким же почетом, как наши самые великие и любимые герои: Генри Форд, президент Гувер и полковник Линдберг.

Впрочем, владыки бизнеса отдают дань уважения энтузиастам одной из областей знания — науке. Как бы сурово ни относились наши торговцы во дворянстве к поэзии или фантазиям художника, они готовы благосклонно мириться с Милликеном,[29] Майкельсоном,[30] Бантингом[31] и Теобальдом Смитом.[32]

Но в сфере искусств наши университеты столь же изолированы, оторваны от жизни и творчества, сколь тесно они связаны с обществом в спортивной и научной областях. Для правоверного американского университетского профессора литература не есть нечто рождаемое в муках обыкновенным смертным, его современником. Отнюдь. Это — нечто мертвое, нечто волшебным образом созданное сверхчеловеками, которые лишь в том случае могут считаться настоящими художниками, если они умерли по крайней мере за сотню лет до этого дьявольского изобретения — пишущей машинки. Настоящего университетского профессора просто коробит сама мысль, что литературу могут создавать обыкновенные люди, которые ходят по улицам, носят ничем не примечательные брюки и пиджаки и внешне не очень отличаются от шофера или фермера. Нашим американским профессорам нравится ясная, холодная, непорочная и совсем мертвая литература.

Не думаю, что эта черта присуща только американским университетам. Я знаю, что профессора Оксфорда и Кембриджа сочли бы неприличным сравнивать все еще бестактно продолжающих жить Уэллса, Беннета, Голсуорси и Джорджа Мура с таким превосходным и надежно почившим мертвецом, как Сэмюэл Джонсон.[33] Полагаю, что в университетах Швеции, Франции и Германии найдется достаточно профессоров, предпочитающих анатомирование пониманию. Но можно было бы ожидать, что в такой молодой, жизнеспособной, ищущей стране, как Америка, преподаватели литературы менее аскетичны и более человечны, чем их собратья, существующие под сенью традиций старой Европы.

Оказывается, нет.

Недавно в Америке от университетов отпочковалось удивительное явление — «новый гуманизм».[34] Слово «гуманизм» употребляется в стольких смыслах, что потеряло всякий смысл. Под ним можно подразумевать все что угодно, начиная с утверждения, что древнегреческий и латинский языки более возвышенны, чем диалект, на котором говорят современные крестьяне, до утверждения, что любой ныне живущий крестьянин гораздо интереснее, чем мертвый древний грек. Но характерно уже и то, что этот непонятный культ выбрал своим девизом это непонятное слово.

Насколько я понимаю — а в нынешнем волнующем и многообещающем мире, когда жизнь преподносит такие подарки, как цеппелины, китайская революция, индустриализация сельского хозяйства большевиками, пароходы, Большой Каньон, малые дети, ужасающий голод, богоискательство, которым в одиночку занимаются ученые, — ни у одного писателя, естественно, не найдется времени, чтобы разобраться в рассудочно восторженных идеях «новых гуманистов» — эта новейшая из сект вновь утверждает дуализм человеческой природы. Послушать их, так литература должна ограничиться изображением борьбы человеческой души с богом или дьяволом.

Но вот интересно: ни бог, ни дьявол не могут носить современное платье, им необходимы одеяния греков. Для новых гуманистов Эдип — трагическая фигура, а человек, который под угрозой наступления машин в мире безудержного торгашества пытается сохранить в себе образ и подобие бога, не трагичен. Они утверждают, что цель жизни заключается в самоограничении независимо от того, чего этим можно достигнуть. Никакого другого утешения страждущему человечеству они предложить не могут. В конечном итоге не очень новая доктрина новых гуманистов сводится к тому, что главное в искусстве и в жизни — отрицание. Эта доктрина — самая черная реакция, вторгшаяся в наш беспокойный, устремленный к прогрессу мир.

Как это ни странно, но эта доктрина смерти, эта проповедь бегства от сложностей и опасностей жизни в укромное монастырское небытие, приобрела широкую популярность среди наших профессоров, от которых можно было бы ожидать смелости и духовной отваги. В результате писатели оказались совершенно лишенными всякого благотворного влияния, какое могли бы оказывать университеты.

Но так было всегда. В Америке никогда не было Брандеса,[35] Тэна,[36] Гете, Кроче.[37]

вернуться

28

В последние годы жизни Лонгфелло сделался главой группы рафинированных писателей буржуазно-охранительного толка, так называемых «бостонцев». Для Льюиса и других писателей-реалистов имя Лонгфелло стало синонимом книжного далекого от жизни, «респектабельного» искусства.

вернуться

29

Милликен, Роберт (1868–1953) — американский физик, лауреат Нобелевской премии.

вернуться

30

Майкельсон, Альберт Абрахам (1852–1931) — американский физик, выдающийся экспериментатор, вычисливший скорость света, лауреат Нобелевской премии.

вернуться

31

Бантинг, Фредерик (1891–1941) — канадский бактериолог, создатель инсулина, лауреат Нобелевской премии.

вернуться

32

Смит, Теобальд (1859–1934) — американский бактериолог, открыл переносчика техасской лихорадки.

вернуться

33

Джонсон, Сэмюэл (1709–1784) — английский писатель, критик, публицист и поэт. Пользуется огромной популярностью в странах английского языка.

вернуться

34

«Новый гуманизм» — реакционное течение в американской критике, возникло в 20-е годы, вело кампанию против реализма, обвиняя его в «грубости».

вернуться

35

Брандес, Георг (1842–1927) — датский литературный критик, один из крупнейших европейских авторитетов.

вернуться

36

Тэн, Ипполит (1828–1893) — крупнейший французский литературовед и искусствовед.

вернуться

37

Кроче, Бенедетто (1866–1952) — итальянский искусствовед, разработал систему идеалистической эстетики, пользовавшуюся широкой известностью.