И я не стал говорить Фруки, что многое в общественной структуре лацертан основано на избежании оставаться перед кем-то в долгу, но в то же самое время пытаться обеспечить так, чтобы ты им был что-то должен. Как объяснил Хитрый Кот, обыденная жизнь среди лацертан была сплошным испытанием невообразимой византийской сложности. Они не разговаривали больше ни с кем, потому что, совершенно справедливо, хотели сохранить потенциальные торговые преимущества пока — когда у нас образуется громадное количество должков и обязательств — они не захотят обрушить их на нас единым разом. Тогда-то, конечно, они бы просто обнаружили, насколько же они не похожи на нас. И вскоре после этого они, наверное, расплавили бы Гималаи, просто чтобы напомнить, кто же здесь босс.
— Так ты просто попросил их уйти, и они… — Она посмотрела на экран. Маленькое белое пятнышко «Классической Архитектуры» стало почти невидимым на бесконечной синеве неба над Индийским океаном. — Ох, Томаш.
— Они верят в расовую чистоту. Они верят в этническую чистку, в селективный отбор, как в средство укрепления общества. И мы соглашались, потому что у них были вещи, которые нам нужны. Американцы пытались сохранить это в тайне, однако лацертане разговаривали со всеми, кто хотел слушать. Рано или поздно, но все это вышло бы наружу. Что произойдет с нами, если продвинутая, путешествующая по космосу раса говорит нам, что Холокост был правильным? У тебя есть хоть какое-то представление о том, сколько людей поверило бы им? Нам они не нужны, независимо от того, насколько развиты их технологии.
— Не могу поверить, что ты такое сделал, — сказала она ошеломленным голосом. — А как же то, что ты рассказал Тиму? Ты все придумал?
— Нет, все это правда. Хитрый Кот и я просто болтали. Ну, ты знаешь, как это бывает.
— Иезус Мария, — сказала она. — Кто избрал тебя в Лидеры Мира? Кто сказал, что у тебя есть право так поступить?
— Думаю, как раз время, чтобы это делал кто угодно, — сказал я. — И я надеялся на несколько большее понимание от собственной жены.
Она фыркнула.
— Тебе надо надеяться на нечто большее, чем просто понимание, если ООН когда-нибудь обнаружит, что ты натворил.
— Единственные другие люди, которые знают, что я натворил, сейчас на пути на свое пастбище, — сказал я. И показал на экран: — Взгляни, вон они уходят. Помаши им бай-бай.
Она посмотрела на экран, потом на меня:
— Но ты сказал, что в Галактике лишь две разумные расы.
— Насколько известно лацертанам, да.
— И они покинули единственную другую известную разумную расу в Галактике, просто потому что ты попросил их сделать это?
Эльжбета все никак не могла оценить безмерность того, на что согласился Хитрый Кот. В их обществе корабли грубо сравнимы с городами, а статус кораблей является прямым следствием их успехов в торговле. По их схеме вещей, «Корделия» — немногим более, чем деревушка. Заполучение исключительного права торговли с единственной другой известной разумной цивилизацией в Галактике, сразу вывело бы их к статусу столичного города, но все исчезло в момент. Я улыбнулся. Лацертане будут находиться в Солнечной системе еще долгие годы, совершая серию гравитационных маневров, прежде чем их парус придаст им что-то похожее на скорость убегания от Солнца. И все это время, пока НАСА, ООН и большинство отдельных правительств на Земле будут посылать сообщения, умоляя их изменить свое решение и вернуться, Хитрый Кот будет лягать сам себя. Если конечно лацертанину физически возможно лягать себя; иначе, это, наверное, будут делать другие члены команды.
— Они никогда не нарушают обещаний, — сказал я. — Надо просто застать их в нужном настроении.
— Разве они не сказали Тиму, что уходят?
— Я попросил их не говорить. — И я верю, что они так и сделали.
Эльжбета покачала головой.
— А как же другие корабли лацертан?
— Хитрый Кот сказал, что сообщит другим кораблям, с которыми может установить контакт, и они тоже не станут заходить сюда, но контакты — пока еще не точная наука. Вполне мыслимо, если визит нанесет другое их судно.
— И что ты тогда будешь делать?
Принимая во внимание размеры Галактики и сравнительную редкость кораблей лацертан, было весьма маловероятно, что они в скором времени нанесут еще один визит, но как любил поговаривать мой старый дядя, если несчастье случилось раз, то может случиться и снова.
— Самое лучшее, — сказал я, — если мы об этом никому не расскажем.