Я услышал, как Трой и другой боксер вышли из душа. Сначала я просто стоял там, сжимая расческу. Я знал, что они меня не заметят, так что на время был в безопасности. Но мне надо было уйти из раздевалки до того, как Трой оденется и заметит, что расческа исчезла. Я выглянул из-за шкафчика. Трой стоял голый в центре раздевалки. Другой парень, он был чуть постарше Троя, волосы у него были черные и блестящие, склонившись, вытирал ноги. И… Трой смотрел на этого парня. Просто глядел на него. И я понял — догадался мгновенно — что Трой испытывает к нему то… то, что я испытываю к Трою. Я не мог в это поверить. Меня потрясло выражение его лица. — Дыхание Папы Бритвы участилось. — И… потом Трой подошел. Он подошел к этому парню… и… дотронулся до него. Потрогал его между ног. Тот отпрыгнул. Он был в бешенстве. Трой пытался что-то сказать. Отрицать всё. Сделать вид, что это произошло случайно. Но мальчик разъярился. Он ударил Троя. Сильно ударил по лицу. Трой отлетел назад. Из губы пошла кровь. Трой был сильнее этого парня и куда лучший боксер, но он… он не хотел отвечать. Совсем не сопротивлялся. Казалось, он хочет, чтобы его избили. Как будто понимает, что этого заслужил. Тот парень быстро оделся и позвал моего отца. Отец спустился с одним из молодых боксеров. Парень рассказал моему отцу, что произошло.
— Это правда? — спросил Троя отец. — Ты трогал его?
— Нет, — отвечал Трой. — Пальцем к нему не притронулся.
— Он врет, — крикнул парень.
— Неправда, — ответил Трой. — Это он меня трогал.
И вот тогда я… я вышел из своего укрытия. Я вышел, сжимая расческу, и сказал: "Я все видел, папа". "Кто же кого трогал, сынок? — спросил отец. — Кто это сделал?"
Помедлив, я указал на Троя: «Он».
Тут же отец и тот боксер, с которым он спустился, схватили Троя. Трой был все еще голый и мокрый. Помню, его кожа как-то странно поскрипывала, когда они его держали. Потом парень — тот, которого трогал Трой — ударил его. Ударил в живот. Папа сказал: "Не надо нам тут полиции. Сами разберемся. Извращенец поганый". Парень врезал ему еще и еще раз. Я подошел поближе. "Смотри, сынок, — крикнул отец. — Вот как надо поступать с такими, как он". Лицо Троя было залито кровью. Парень все бил его и бил. И я смотрел… смотрел, как кровь течет по его лицу, по груди, животу… по ногам. Я смотрел… — Папа Бритва заплакал. — И это… Это…
— Что? — спросил я.
— Это мне нравилось! — выкрикнул Папа Бритва. — Как ты не понимаешь! Боже, ну что я плачу? Какой толк от слез? Это тогда мне надо было плакать. Но я не плакал. Я наслаждался этим, Карадог. Мне нравилось смотреть на то, что они с ним делали. — Он вытер слезы уголком простыни.
Я смотрел на него.
Папа Бритва несколько раз глубоко вздохнул.
— Наконец, они насытились и отпустили его. Он свалился на пол. Отец и те двое вышли. Мы с Троем остались одни. Я слышал, как отец зовет меня. Трой попытался сесть. Я схватил полотенце, намочил в душе и вернулся к Трою. Я вытер кровь с его лица. Его губы были разбиты и окровавлены. Нос сломан. Глаза заплыли. Я вытер кровь с его груди. Он вздрагивал, морщился от боли. Очевидно, ему сломали несколько ребер.
И тут… он взял мою руку и поднес ко рту. Он издал такой гортанный, задыхающийся звук, наклонился и выплюнул мне что-то в ладонь. С кровавой слюной. Выплюнул мне в ладонь, словно подарок.
— Зуб, — сказал я.
— Зуб, — подтвердил Папа Бритва. Он пошарил под одеялом, достал серебряную шкатулку и открыл. Я увидел желтый коренной зуб. — Зуб Троя Фламинго, — сказал Папа Бритва.
— И что с ним стало?
— С Троем? Не знаю. Я его немножко помыл, потом отец выволок его из спортзала. Трой едва мог ходить. Наверное, попал в больницу. Но мы о нем ничего не слышали. Ты только представь, что означало жить после того, что я наделал. Как я себя чувствовал. Ужасно, Карадог. Ты не мог бы налить мне воды? Горло пересохло.
Наливая воду, я спросил:
— Почему вы сохранили зуб?
— Потому что это часть меня. Я не могу объяснить. Но вся моя жизнь словно прояснилась в этот момент. Когда мальчик, которого я так страстно желал, выплюнул мне в ладонь свой зуб. Это ведь единственное, что он мне дал.
Я протянул Папе Бритве стакан, он сделал несколько глотков.
— А как же ваш отец? Я думал, ему нравился Трой.
— Конечно, нравился. В тот самый вечер я промывал кулаки отца в соленой воде. Он рыдал, Карадог. Рыдал, как младенец. И все время повторял имя Троя, словно оплакивал его. Я залепил пластырем его разбитые руки. Налил ему какао. Он все время повторял имя Троя. Позже, перед тем, как лечь спать, он посмотрел на меня. Посмотрел на меня с такой ненавистью, таким ожесточением.
— Почему ты не мог держать язык за зубами? — спросил он. И с тех пор я все время задаю себе этот вопрос. Почему? Почему я не мог держать язык за зубами?
Папа Бритва закрыл глаза.
— Пожалуй, мне надо поспать, Карадог, — произнес он тихо.
Я пошел к себе и лег. Отчего-то весь день я чувствовал себя уставшим и сонным. Меня разбудила мама, вернувшаяся с работы. Я слышал, как она быстро поднимается в комнату Папы Бритвы. Потом зашла ко мне.
— Хорошая же из тебя нянька. Он там спокойно помереть мог.
— Он хотел спать.
— Говорит, с утра тебя не видел. Бедный старикан умирает от жажды.
— Мог бы меня позвать.
— Ну ты же его знаешь. — Она вошла в комнату, посмотрела на меня. — Ты себя хорошо чувствуешь, Дог? — Она потрогала мой лоб. — Не заразился от него?
— Нет. Все в порядке.
Мама присела рядом.
— Только что виделась с Вел. Кинжал вчера ее опять ударил. Видел бы ты ее губу. Раздулась, как воздушный шар.
— И что она сказала?
— Ох, ну ты же знаешь Вел. Бодрится. Говорит, Кинжал не хотел. Но мне-то лучше знать. Паскуда он, это уж точно. Твой отец всегда говорил, что буровая вышка — самое для него подходящее место. Либо на вышку, либо за решетку. Что угодно, лишь бы подальше от людей. Я тебе рассказывала, как он однажды напал на твоего отца?
— Нет.
— Мы были в городе, все четверо. Выпили немного, сходили в кино, поесть собирались. Твой отец был за рулем и не пил, как все. Я выпила пару бокалов шипучки, так что была слегка навеселе. И вдруг, мы как раз шли тогда в ресторан, Кинжал вцепился в твоего отца и стал кричать, что тот пялится на Вел. И с чего это, спрашивается? Твой отец знал Вел тыщу лет, даже до того, как она познакомилась с Кинжалом, к тому же она совсем не в его вкусе. Он любит худеньких, твой отец. Таких, как я. Любит чувствовать кости, когда сжимает. И тут, ни с того ни с сего, Кинжал вытаскивает нож и приставляет твоему отцу к горлу. Как раз туда, где у него вена — голубая и нежная. Я чуть в обморок не упала, а Вел жутко закричала. Но твой отец… твой отец совершенно спокойно говорит: "Не глупи, Кинжал. Мы же с тобой кореша. Лучшие друзья. И если я на кого-то и засмотрелся тут, так это ты, и ты это знаешь". И Кинжал прячет нож и начинает хохотать, а мы все обнимаем друг друга и ведем себя, будто ничего не случилось. Только все-таки что-то случилось. Что-то очень важное. Беда в том, что я до сих пор не очень понимаю, что именно.
Я стал кашлять.
— Я же говорила, — сказала мама. — Ты от него заразился. Я сделаю суп.
— Ненавижу суп. И потом мне надо сходить к Ллойду.
— Ничего тебе не надо, молодой человек. К тому же они уехали на выходные в кемпинг. Как раз собирались, когда я говорила с Вел. Кинжал решил их отвезти, хочет загладить вину за вчерашнее. В воскресенье вернутся.
Я снова стал кашлять.
— Ну-ка надень пижаму! — распорядилась мама.
Неохотно я подчинился, потом снова залез в кровать. Внезапно я почувствовал, что мне жарко, температура, все тело болит.