Но производство истребителей хромало. Английские авиационные заводы работали по предвоенному графику, который не учитывал новую реальность – когда силы противника базируются прямо через Ла-Манш. Производство росло, но этому росту мешали замшелые традиции бюрократии, привыкшей к мирному времени и лишь сейчас начавшей открывать глаза на реалии мировой войны. Нехватка комплектующих и материалов прерывала производственный процесс. Поврежденные самолеты простаивали в ожидании ремонта. У многих почти готовых аппаратов не хватало двигателей и некоторых приборов. Важнейшие компоненты хранились на складах, расположенных по всей стране, а местные чиновники охраняли эти склады со рвением феодалов, приберегая эти запасы для собственных будущих нужд.
Имея все это в виду, Черчилль уже в первый день своего премьерства создал министерство авиационной промышленности (МАП) – совершенно новое министерство, задачей которого станет исключительно производство истребителей и бомбардировщиков. Как полагал Черчилль, лишь это новое ведомство могло спасти Британию от поражения. Он был уверен, что нашел подходящего человека, чтобы его возглавить: это был его давний друг (а временами – политический противник) Макс Эйткен, лорд Бивербрук, так и притягивавший споры и конфликты подобно тому, как металлический шпиль притягивает молнию.
Черчилль в тот же вечер предложил ему этот пост, но Бивербрук колебался. Он нажил состояние на издании газет и понятия не имел, как управлять предприятиями, которые выпускают столь сложную продукцию – истребители и бомбардировщики. Кроме того, он не отличался крепким здоровьем. Его беспокоили проблемы с глазами и астма, он даже выделил одну из комнат своего лондонского особняка (под названием Сторноуэй-хаус) под процедуры для лечения астмы и поставил там множество чайников, чтобы насыщать воздух паром. Через две недели ему исполнялся 61 год. Он отстранился от прямого руководства своей газетной империей и намеревался проводить побольше времени на своей вилле в Кап-д'Ай, на юго-восточном побережье Франции (хотя Гитлер пока мешал осуществлению этих планов). Секретари Бивербрука еще составляли для него черновики письма с отказом, когда вечером 12 мая (судя по всему, поддавшись внезапному порыву) он все-таки принял предложение. Два дня спустя его официально назначили министром авиационной промышленности.
Черчилль хорошо понимал Бивербрука и интуитивно чувствовал: это как раз тот человек, который встряхнет авиационную промышленность, пробудив ее от спячки. Он знал и то, что с Бивербруком может быть непросто (и что с ним наверняка будет непросто), он предвидел, что новоназначенный министр станет порождать вокруг себя конфликты. Но это не имело никакого значения. Один американский гость выразился об этом так: «Премьер относился к Бивербруку с большой теплотой. Он смотрел на него как снисходительный отец на ребенка, выпалившего на званом обеде нечто не совсем уместное – не делая ему никаких замечаний»[129].
Впрочем, у решения Черчилля имелись и другие причины. Черчиллю хотелось, чтобы Бивербрук был рядом просто как друг – дающий советы по вопросам, выходящим за рамки собственно производства самолетов. Вопреки панегирикам многих биографов, Черчилль не справлялся (да и, откровенно говоря, не мог бы справиться) с чудовищным давлением, случись ему руководить воюющей страной в полном одиночестве. Он в огромной степени полагался на других, даже если порой эти другие просто служили аудиторией для обкатки его мыслей и планов. Черчилль всегда мог положиться на искренность Бивербрука – и на то, что тот будет давать ему советы без оглядки на политические соображения или на личные чувства. «Мопс» Исмей оказывал на него успокаивающее, охлаждающее действие, а вот Бивербрук, наоборот, воспламенял. Кроме того, с ним было очень интересно и весело: Черчилль любил таких людей и нуждался в таком окружении. Исмей тихонько сидел где-то рядом, готовый в случае необходимости предложить совет и консультацию. А Бивербрук оживлял любое помещение, в которое входил. Иногда он называл себя придворным шутом Черчилля.