До сих пор они лежали на маленьком столике рядом с его креслом.
Герцог внимательно перечитал послания.
— Как смеет Роланд Дарл писать ей о подобных вещах!
Этот молодой человек не понравился герцогу в первый же день их знакомства. Дарлингтона привела в бешенство мысль о том, что Роланд прикрывался родством с ним и использовал имя дальнего незнакомого родственника для собственных целей, скорее всего низменных.
«Я преподам этому проходимцу урок вежливости при следующей встрече», — решил герцог.
То же касалось и Дениса Арлена. Ему не мешало бы поучиться вежливости. Склонять неопытную школьницу к тайным встречам было в высшей степени неприлично.
«Если память мне не изменяет, — подумал герцог, — Арлену уже за тридцать».
И верно, Арлен был его ровесником, но так и не преуспел в жизни. Вечный неудачник, он едва сводил концы с концами и тянул деньги у своей многострадальной семьи.
И что это за история с закрытой коляской и подозрительного вида мужчинами, которые чересчур внимательно разглядывали воспитанниц школы, возвращавшихся из церкви? Возможно, монахиня возвела на них напраслину, ошиблась, преувеличила событие. Может быть, в их намерения вовсе не входило похитить Фелицию. С другой стороны, настоятельница правильно поступила, поделившись с герцогом своими подозрениями.
«Я отвезу девочку в Англию, приставлю к ней благоразумную строгую даму, которая не допустит повторения подобного», — решил для себя герцог.
В это время ручка двери медленно повернулась. Последовала длительная пауза, и наконец на пороге появилась Фелиция.
Сперва герцог не поверил своим глазам. В его памяти прочно сохранился образ жалкой заплаканной девочки, которую он спас от жестокого отца. Ему было трудно представить Фелицию другой, а уж такой удивительной перемены он и ожидать не мог.
Перед герцогом стояла прелестная юная девушка и робко глядела на него. Она по-прежнему казалась маленькой и хрупкой, но все же подросла и округлилась в нужных местах. Ее фигурка осталась такой же тонкой, но это была фигура взрослой девушки, а не инфантильного подростка. Ее лицо невозможно было узнать, оно изменилось и перестало быть похожим на заплаканное личико испуганной девочки. Герцог про себя отметил, что оно не похоже и на лица других знакомых ему женщин.
В нем было разительное отличие, неповторимое и редкостное. Взять хотя бы ее глаза: огромные, широко расставленные, они приковывали к себе внимание. Они буквально заполняли все ее личико. Глаза были не голубые, как у многих людей со светлыми волосами, а темно-серые. Солнечный золотистый свет играл в ее волнистых волосах, которые были убраны в изящный пучок. Ее носик, который герцог помнил красным от слез, стал прямым и аккуратным, нежно-розовые губки пленительно изгибались.
Фелиция была прелестна… прекрасна, очаровательна!
Теперь герцог окончательно понял, почему настоятельница сочла преступлением, — она, правда, назвала это другим словом, — оставить Фелицию в монастыре до конца жизни.
— Вы… здесь?
Она едва слышно произнесла эти слова, но герцог различил их.
— Да, как видишь, — ответил он.
— Я так рада… так рада.
Фелиция подбежала к нему, и герцогу показалось, что ее лицо излучало солнечный свет. Сияние и свет шли откуда-то изнутри.
Она остановилась рядом с ним и сбивчиво заговорила:
— Матушка сказала, что написала вам… и вот я молилась, каждый вечер молилась и просила о том… чтобы вы ответили на письмо… но даже когда мне передали, что вы уже в пути… я не поверила.
Она еще не верила своему счастью, и это глубоко тронуло герцога и очень польстило ему.
— Но я приехал, я действительно здесь, с тобой, — успокаивал девушку герцог, — я позабочусь о тебе, и все будет хорошо. Ни тебе, ни преподобной матушке не надо ни о чем волноваться. Поводов для тревоги больше нет.
— Но было так страшно, так неспокойно, — сказала Фелиция. — Я не понимаю… зачем эти мужчины писали мне. Что им нужно?
Про себя герцог подумал, что одна внешность Фелиции могла заставить любого мужчину добиваться ее, а не только охотников за ее состоянием. Вслух он сказал:
— Наверное, матушка уже говорила, что после смерти отца к тебе переходит довольно большое состояние.
Глаза Фелиции стали еще больше от удивления.
— Я узнала о папиной смерти, — пролепетала она, — только два дня назад из письма мистера Рэмсджила, и в нем он как раз сообщал о вашем приезде в Париж. Но я даже понятия не имела, что папа оставил мне наследство.
Герцог не успел сказать и слова, как на лице Фелиции уже засияла радостная улыбка, которая осветила все вокруг.
— Я так рада! Какое счастье! Я боялась, что мне придется просить у вас денег, жить за ваш счет. А это, на мой взгляд, некрасиво и неприлично.
— Отчего же неприлично? — насмешливо спросил герцог.
— Вы мне столько уже дали, — отвечала Фелиция. — Мне было так стыдно за счета, которые вы получали по окончании каждого семестра. Но матушка настаивала, чтобы я не отказывала себе ни в чем и имела не меньше того, что имеют другие девочки.
— Ты уже закончила школу, Фелиция, — сказал герцог немного торжественно. — Тебе восемнадцать лет, а значит, настала пора покинуть монастырь и выйти в мир. Ты уже готова к отъезду? Тогда я предложу отложить все разговоры о твоем будущем. Мы вернемся к обсуждению дальнейших планов, когда уже приедем в мой дом в Париже.
— У вас есть там дом?
— Да. Чудный дом на Елисейских Полях.
— Вот бы мне знать об этом раньше.
— Зачем?
— Я смогла бы смотреть на него, когда мы ездили на Елисейские Поля. Нас иногда возили туда на прогулки. Мне было бы так приятно знать, что там находится ваш дом. Только не смейтесь. Вы, верно, и не вспомнили обо мне ни разу за эти пять лет, а я думала о вас… думала каждый день, — сказала Фелиция порывисто. — Я все время прошу Бога благословить вас, потому что вы спасли меня.
Герцог снова удивился выразительности ее глаз. Они говорили сами за себя и открывали ему больше, чем любые слова.
— Я в жизни не забуду того странного чувства, когда вы взяли меня на руки и унесли оттуда… Тогда я поняла, что вы уносите меня прочь от отца и его побоев.
— Забудь об этом, — сказал герцог. — Сходи лучше за своей шляпкой. Ты начинаешь совершенно новую жизнь; надеюсь, теперь ты будешь довольна ею. Впереди тебя ждет только радость.
Фелиция направилась к двери, но остановилась на полпути. Она обернулась, на лице ее была написана тревога.
— В чем дело? — спросил Дарлингтон.
— Если я уеду из монастыря, — сказала она тихо, — значит ли, что я буду с вами?
— Ты все время будешь со мной, — заверил ее герцог. — Скажу больше, в Париж я приехал один, а потому никто не помешает нашим беседам о твоем будущем.
Фелиция засияла от радости.
— Я буду с вами! Все время, везде! Как это прекрасно!
Прямо перед дверью она обернулась еще раз и широко улыбнулась герцогу.
Дарлингтон остался в комнате и, не отрывая глаз, смотрел вслед удаляющейся фигурке, словно не верил в ее существование. И тут его буквально пронзила мысль, что тревоги по поводу Фелиции и ее судьбы только начинаются.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По дороге в Париж герцог сказал:
— Нам надо тщательно продумать и подготовить твое появление.
— Какое появление? — удивилась Фелиция.
— Тот самый момент, когда ты выйдешь из кокона и станешь бабочкой.
Фелиция рассмеялась:
— Так вот кем я стану.
— Мне кажется, да. И при этом одной из самых прекрасных бабочек.
— Но почему вы так думаете? Что заставляет вас пророчить мне такой успех?
Герцог после короткой паузы ответил:
— Наверное, я сначала должен объяснить тебе, Фелиция, какое высокое положение ждет тебя в обществе.